Клещ-Врун прятался в своей главной резиденции. Он окружил свою чёрную нору сплошной змеиной цепочкой, и пообещал змеёнышам воровать для них до конца своих дней. Впрочем, доверять змеёнышам с перепуганными глазницами в масках он и не собирался. И пускай ласково гладил им хвосты, приговаривая «Красаўцы» (хотя окружающие почему-то слышали «мерзаўцы»), но на всякий случай в личном ангаре жужжали мохнорылые шмели, готовые в любую секунду взлететь с Клещом-Вруном, его семейкой и всем награбленным в какой-нибудь далёкий лес. А глупые жабы и бесчестные змеёныши пущай остаются на милость разъярённого лесного народа. Многие змеёныши чувствовали эту опасность собственной проклятой кожей, и Клещу-Вруну приходилось извиваться перед ними со всей изворотливостью, чтобы они только поверили в его новые пустые клятвы о том, что он их не сдаст. И пока Клещ-Врун слышал в ответ, что они с ним до конца, он, хоть и был перепуган до чёртиков, сдаваться не спешил. Как-то раз он вызвал к резиденции боевую стрекозу, и решил на ней пролететь над своими, как он считал, владениями. Он облетал по кольцу столицу Светлолесья, и сипло затягивал: «Моя прееееелесть!». В лапках его находился латинский автомат, на рукояти которого видна была странная гравировка с надписью «больным рожок не выдавать», и Клещ-Врун был уверен, что выглядит словно анаконда среди крыс. «Ишь, разбежались!» - рычал он на такой высоте, откуда не было видно ничего, кроме нелепых усов в отражении иллюминатора.
Это зрелище было настолько комичным, что с него хохотали даже змеёныши. А сотни тысяч светлолесов смеялись и издевательски махали ему снизу лапками.
- У-ле-тай!!! У-ле-тай!!! - разносилось по всему Светлолесью.
Ах, какие это были чудесные дни! Всем представлялось, что до победы рукой подать, и скоро мрак рассеется окончательно.
Стены темниц дрожали так, что, казалось, дунь на них, и они рухнут сами. Светлолесье было заполнено кличем: «Верим, можем, победим!». Настроение у всех было невероятным. И сами вышедшие были невероятными тоже.
Но как же обманчива порой близость виктории!
Ох, честные и благородные обитатели Светлолесья, почему же вы в эти минуты жили упоением своей бесчисленности, и совсем не подумали выбить силой ворота темниц, где томились ваши герои?! Те, кто мог из сумбурной стихии создать девятый вал и направить его на болото. Чтобы смыть всю гниль, весь мрак, скопившийся в бездушных топях. Как же заключённых не хватало на свободе, рядом с соратниками!
Но жители были очень добрыми и очень наивными, и полагали, что если они покажут как их много, что их большинство, тогда Клещ-Врун всё поймёт, и тихонечко уйдёт сам. Они верили, что и змеёныши прозреют, увидят, что служили негодяю и захотят превратиться обратно в достойных жителей, честь и отвага которых так нужны светлолесам.
И хотя некоторые лесные жители были настроены решительно, и пламенно призывали сметать со своего пути любые кордоны змеёнышей, остальные успокаивали их, и с улыбкою говорили: «А зачем? Смотрите, ведь теперь не мы их боимся, а они нас - даже пригнали на опушки бронированные телеги, построенные для обороны от иноземцев. Зыркают на нас, как на врагов. Но ещё чуть-чуть, и они поймут, что все мы - единый народ, светлолесы, и нам нужно не воевать друг против друга, а жить в чести и согласии».
И большинство решило, что не надо ничего штурмовать, да и вообще воевать ни к чему, а только нужно и дальше показывать, «как нас много», что «нас большинство», и как все жаждут не битв, а всего лишь честного подсчёта голосов и нового домоправителя.
Нимфы плакать перестали и растворились в ликующей толпе, а дыхание протеста превратилось в бразильский карнавал, где было весело, креативненько, но каждый день отдалял честных светлолесов от победы. Они спешили на марши по выходным, заряжались на них, как батарейки, на неделю, а по утрам понедельников собирали авоськи и, как ни в чём не бывало, торопились на работу, заглядывая на бегу в мелькающую паутину. Они надеялись увидеть там новость о проснувшейся совести змеёнышей и обрушенной от напора их смеха власти Клеща-Вруна.
Друг мой, как злые создания видят всё вокруг только в чёрном цвете, и подозревают каждого встречного в заговоре против них, так и добрые обитатели имеют свойство невольно обманываться. Они несут в ладошках свет окружающим, и им кажется, что вокруг только такие же добрые и порядочные жители, а если кто-то из них и нарушает правила, так всего-то нужно ему об этом сказать, и провинившийся всё поймёт, горько устыдится, и непременно свою ошибку исправит.
Но жизнь немножко сложнее. И если мягкий укор идёт от одного честного сердца к другому такому же, тогда ссоры и вправду можно избежать, а вину загладить или простить. Но горькая правда, высказанная со всей вежливостью добрым обитателем в сторону злого, часто доводит даже до драки. Если, разумеется, Зло, будучи обычно трусливым, посчитает, что оно в эту минуту гораздо сильнее Добра, и может безнаказанно его отлупить.