Сказ про невероятных лесных жителей и Клеща-Вруна

Клещ-Врун боялся Озёрного Спрута больше чем кого-либо, и даже пуще барабашки. Ладно бы, Спрут захотел утащить Светлолесье обратно в Тайгу, но ведь он мог и самого клеща утопить. И оттого, как только хоть одна присоска моллюска делала малейшее движение в его сторону, Клещ-Врун тут же становился на карачки, заискивающе заглядывал в глаза Спрута и сипло лепетал: «Чего изволите, Ваше Длинноручье?». При этом, как все холуйские души, Клещ-Врун страшно завидовал заплетённой власти Спрута, и пытался его обскакать хоть бы в чём-нибудь. И если становилось известно, что Спрут выловил на завтрак себе окуня из озера, как тут же Клещ-Врун филигранно вытягивал из ближайшей лужи белую акулу, и непринуждённо являл её миру, самодовольно покосившись глазками на восток. Но Спрут в ответ на это только снисходительно усмехался, и клещ, икнув от собственной смелости, после подобного подвига становился почему-то не выше, а чуточку ниже. Тогда он тужился как-нибудь свою дерзость смягчить. И если спрут защёлкивал таежные границы на замок, клещ тут же, пытаясь ему угодить, наглухо перекрывал границы Светлолесья.

Впрочем, паразит удивлялся себе, что сам не догадался сделать этого раньше: ведь он не на шутку перетрусил, что все светлолесы скоро убегут от него к соседям, и тогда он умрёт с голоду. Если, конечно же, ещё раньше его не слопают голодные змеёныши.

А запертые в клетке светлолесы искали в этот момент помощи. Но где её было найти? Знаешь, в каждом лесу есть каменный домик, называемый суд. Закон как гранит, и не может быть разбит чьими-то глупыми прихотями. Судьями становятся только мудрые и неподкупные жители леса. К судье и обращаются честные жители, чтобы их защитили от произвола. Однако Клещ-Врун и там разогнал всех порядочных лесных обитателей, и вместо сов и филинов в судебных залах отныне восседали белогрудые капуцины, которые кривлялись, глядя на книги законов, заставляли зрителей встречать их трюки стоя, и выносили приговоры, спущенные им по тайному телефону кем-то, кто прячется в темноте вышины, под самым куполом цирка. Всё это шутовство доходило до таких нелепостей, что светлолесов могли оштрафовать или бросить в темницу, например, за одежду «неправильных» цветов. Как это сочетание цветов может быть незаконным, совершенно непонятно, однако же «неправильными» цвета назначали всё те же попки путатрутней, и о том, что это несусветная глупость им было думать запрещено. Так что, если светлолес хотел подчеркнуть свою чистоту и пламенное сердце, надевая белое с красным, всё болото набрасывалось на него с кваканьем, что светлолес может быть только тухло-зелёным. А все иные сочетания цветов - экстремизм и угроза захвата власти.

Ну, наверное, мой юный друг, тебе смешно читать про такой вздор. Однако поверь мне, светлолесам давно уже смешно не было. Внутри этого дурдома они теперь жили. И тогда, когда вслед за змеями и жабами даже суды перестали заботиться о честных лесных жителях, наступило то ужасное время, когда защиты и справедливости просить стало попросту негде. Оккупировавшие все кабинеты змеёныши и жабы защищали только Клеща-Вруна и своё наворованное. А любой змеёныш мог теперь запросто наброситься уже не только на взрослого лесного жителя, но и на его ребёнка. И вместо того, чтобы быть за это сурово наказанным, в темницу бросали укушенного.

Не удивительно, мой друг, что на поляны выходило всё меньше лесного народа. Многие находились в темницах, кто-то смог вырваться и улететь в дальние края, а остальные зализывали раны и были порядком напуганы. И чем меньше обитателей выбиралось из норок, тем больше разрасталось Зло, почувствовавшее себя победителем.

38.Самая горькая глава в нашей истории.

Тут мы подошли, мой друг, к одному важнейшему месту нашей истории, о котором было бы очень грустно читать иному светлолесу. Дело в том, что ухода Клеща-Вруна взаправду желали очень многие жители леса. Иные горячие головы даже верещали, будто рост клеща не более трёх миллиметров, и не должна такая букашка управлять всеобщим хозяйством. Автор за это тебе ничего не скажет, потому что и сам невысокий, а покомандовать кем-нибудь страсть как иногда хочется. Но о чём можно поведать со всей уверенностью, так это о том, что из пяти светлолесов четверо были бы счастливы отправить Клеща-Вруна восвояси, и если бы это случилось, так день этот стал бы таким огроменным праздником, что во время веселья были бы съедены все пирожные, и не осталось бы ни одного целого дивана, и даже, пожалуй, пуфика. Потому что все они были бы сломаны от восторженного прыганья детей, их мам с папами, и даже дедушек с бабушками.