Сказание об истинно народном контролере (География одиночного выстрела - 1)

Прозвучало неубедительно, Добрынин сам услышал нотки трусости в своем голосе и скривил губы. А тут еще почему-то, может быть от мыслей, на языке ощутился вкус крови.

- Ничего, не бойся! - успокоила его Мария Игнатьевна. - Еще пять месяцев можно сдавать!

- А-а, - сказал Добрынин. - Хорошо...

- Павлуша, может, ты пообедать хочешь? Ты обедал сегодня?

- Нет, - ответил народный контролер. - Но не хочется...

- Так нельзя относиться к собственному здоровью! - строго произнесла служебная жена. - Ты же себе не принадлежишь! Ты принадлежишь Родине, а значит любая болезнь твоего организма - вредительство! Понимаешь?

Добрынин кивнул.

Мария Игнатьевна пошла в кабинет, чтобы по телефону заказать обед.

Народный контролер, оставшийся наедине с собою, ощутил в голове неприятное движение мыслей, из которых все или почти все оканчивались вопросительными знаками. Что делать? Как вести себя со служебной женой, особенно если принять во внимание то, что она - председатель комиссии женсовета Верховного Совета? Надо ли докладывать ей о проделанной работе? Обязательно ли надо ее обнимать, если она обнимает его первая? Десятки вопросов, от самых, казалось бы, простых и глупых до полностью непонятных, блуждали по утомленному, а оттого и сумрачному сознанию народного контролера. От этого блуждания уже начинала по-настоящему болеть голова.

- Сейчас принесут! - радостно сообщила Мария Игнатьевна, вновь появившись в большой комнате. - Я пойду на кухне стол вытру.

Добрынин проводил служебную жену взглядом и снова, к своей кратковременной радости, остался один.

В кабинете зазвонил телефон.

Народный контролер подумал, что жена услышит и сама побежит туда, чтобы снять трубку. Ведь это ей звонят. Это она здесь живет постоянно. Но Мария Игнатьевна не шла, а телефон звонил и звонил, и пришлось Павлу Александровичу встать и самому пойти к этому монотонно дребезжащему аппарату. Зайдя в кабинет, Добрынин подошел к столу и взял трубку.

- Алло! Алло! Это квартира товарища Добрынина? - вырвался из трубки резкий мужской голос.

- Да, - ответил Павел Александрович.

- А кто у аппарата? - спросил голос,

- Я... Добрынин...

- А, здравствуйте! За вами выехал автомобиль! Собирайтесь! Через пять минут спуститесь к подъезду!

- Хорошо, - согласился Добрынин и тихо обрадовался возможности избежать "семейного" обеда.

Из трубки уже неслись короткие гудки, а Добрынин все держал ее и держал, думая о чем-то своем, сокровенном и родном, как прошлое.

- Павлуша! - долетел из глубин квартиры голосок жены.

Народный контролер опустил трубку на рычаги аппарата, вышел в прихожую и, обув сапоги, заглянул на кухню.

- Я это... обедать не смогу... За мной автомобиль послали... Мария Игнатьевна, вы уж...

- Что с тобой, Павлуша?! - искренне удивилась служебная жена. - Что это ты со мной так разговариваешь, будто я тебе не самый близкий человек!

- Извини... - выдохнул Добрынин. - Мне вниз идти надо. Автомобиль послали.

- Ну ничего, я попрошу, чтобы твой ужин на плите держали, пока не вернешься! - пообещала Мария Игнатьевна и, легкой походкой подойдя к нему, опять поцеловала в висок.

- Я пойду! - уже более решительно произнес народный контролер и быстро вышел из квартиры, прихлопнув за собой двери покрепче, чтобы сработала механическая защелка английского замка.

Навстречу Добрынину поднимался дворник Василий. Увидев Добрынина, он радостно улыбнулся, потом вдруг озадачился и в связи с этим спросил:

- А вы что, товарищ Добрынин, я же обед несу...

- Мне, Василий, в Кремль срочно надо. Вызвали, - отчеканил уже совершенно другим, смелым голосом народный контролер.

Василий покачал головой, выказывая одновременно и сочувствие, и уважение Добрынину.

- Жалко, - сказал он. - Такой суп хороший, совершенно русский, скапусточкой. На второе кровянка с гречкой, а вы - в Кремль. Кровяночка такая, что пальчики оближешь, меня только что повар угостил...

Добрынин после упоминания о кровянке вновь ощутил вкус крови на языке, рассердился из-за этого, сплюнул некрасиво и, ни слова не сказав дворнику, сбежал вниз по лестнице.

Как раз к подъезду подъехал автомобиль, и, усевшись с ходу на переднее сидение рядом с шофером, Добрынин буркнул: "Давай!"

Все еще было светло на улице. На тротуарах появились пешеходы в больших количествах. На перекрестках стояли постовые милиционеры, все в белом, и особыми жезлами подавали знаки водителям автомобилей. Но как только машина, в которой ехал Добрынин, подъезжала к очередному перекрестку, милиционер тут же вытягивался в струну и, останавливая движение, пропускал их автомобиль, отдавая ему честь. Однако в этот раз все Добрынина раздражало и сердило, а все из-за непроходящего вкуса крови на языке.

В Кремль заехали через другие ворота, а когда автомобиль остановился еще и у совершенно другого здания, понял народный контролер, что вызвали его не к товарищу Калинину, а куда-то еще.

Как только Павел Александрович выбрался из машины, подошел к нему симпатичный коренастый военный, взял под козырек и предложил пройти вместе с ним.