Сказители

Однажды Майтри обругал отца. В тот день г-н Сисак тоже был не в лучшем настроении, он повысил голос и выбранил сына. Но Майтри и ухом не повел и ответил еще более грубо. У г-на Сисака лопнуло терпение, и он сильно ударил Майтри по губам. Мальчик упал на пол. У меня слезы потекли по щекам, когда я увидела своего сына на полу, отчаянно желая подбежать к нему на помощь, но в то же время понимая, что он заслужил такого наказания.

Но вместо того, чтобы пресечь агрессивное поведение Майтри, наказание г-на Сисака лишь пробудило в нем куда большую агрессию. А позже, когда отец наказывал его, вместо того, чтобы подчиниться или смолчать, как его старшие братья, Майтри сжимал кулаки и бил себя по бокам. Г-н Сисак стоял, ошеломленный и беспомощный, глядя, как его сын наказывает сам себя, а потом звал меня и просил увести его прочь. Я говорила сыну, чтобы он не причинял себе боль таким образом, потому что мне тоже было больно. Но Майтри продолжал дубасить себя и плакал, плакал. Смотреть на это было просто невыносимо.

Когда я начала исследовать глубины своего сердца, то обнаружила, что мстительный шторм, бушующий в Майтри, не был лишь результатом влияния его отца. Его эмоциональная ярость – жажда мести, которая преобразилась в своего рода воздаяние, в наказание, – досталась ему от меня. Погребенное в моей душе на целых десять лет, это семя проросло в потаенных глубинах моего инфицированного сердца и дало свои плоды в Майтри. Он вырос из самого глубокого, самом темного уголка меня. Некие черты, что некогда были спрятаны, скрыты, проявились прямо у меня на глазах.

О, моя месть!

Майтри было суждено бросить вызов г-ну Сисаку. В этом отношении у него не было ровным счетом ничего общего с г-ном Сисаком. Он родился без желания высмеивать, уничижать или диктовать свою волю. Наоборот, он все это терпеть не мог. Он всегда давал понять, что предпочитает быть в одиночестве, что ему комфортно оставаться наедине с самим собой. Если же кто-то нарушал его личные границы, он наносил ответный удар. О, Майтри. Ты и г-н Сисак совсем не похожи. Ты взрослел, и в свои пять, в шесть и в семь лет все больше отличался от отца телосложением и внешностью. Ты не такой рослый, как он или как твои братья. И не такой красивый. Волосы у тебя не густые и не вьющиеся. Они тонкие и сухие.

Ты похож на меня, и тут нет повода для беспокойства, а если и есть, то прошу тебя, позволь мне нести это бремя одной.

Ты – настоящий грешник

Когда наконец год, которого он ждал всю свою жизнь, наступил, мой старший сын получил желаемое. В тот год он сумел расправить крылья и улететь прочь из тихой гавани, какой для него была его любящая семья.

У этого моего сына сердце было каменное, мертвое и обособленное от его родителей, его братьев и от родного дома, в котором он достиг отрочества. Он был индифферентный, неотзывчивый и, если так можно выразиться, откровенно неблагодарный.

Так было, возможно, потому, что он всегда считал себя пупом земли. Он рос придирчивым подростком – который привык разбрасываться дерзкими оскорблениями, который мог полоснуть словом, как серпом, если не получал того, что хотел, – и постепенно становился все более равнодушным к своей семье. Он считал себя умнее и талантливее матери и отца, и применял свои знания, чтобы потешить свое самолюбие и амбиции и вознестись на недосягаемую высоту, откуда он мог бы смотреть сверху вниз на своих братьев и семью, что его выкормила и дала ему крышу над головой. Такое отношение (как я поняла потом) он перенял от г-на Сисака, кто частенько говорил о вещах далеких и абстрактных: вещах, которые он считал важными, высшими и необходимыми для человечества; вещах, которые, по его мнению, могли вскрыть сущность мира самым логическим образом; вещах, которые были неразличимы и непостижимы для простушки вроде меня. (Он мог заставить меня ощущать безграничную вину за мое неведение о мире, который он, по его заверениям, понимал в полной мере.) Когда у них возникали разногласия, мой старший сын обвинял отца в том, что он – тиран. Именно в тот момент, когда я увидела, как они спорят, я поняла, что мой старший сын – точь-в-точь как его отец. Если уж г-н Сисак был тираном, тогда кем же еще мог стать его сын, как не его копией?

Он сказал, что ему нужно уехать из дома, чтобы найти для себя нечто более подходящее. Его приняли в один из лучших университетов страны. По его словам, он будет там усиленно учиться, чтобы получить степень бакалавра, потом защитить магистерскую диссертацию, а потом и докторскую и станет профессором. Говоря о своих амбициозных планах, он пристально всматривался в будущее, в котором себя видел.

Но отец вернул его с небес на землю – в настоящее.

Величавым наставительным тоном г-н Сисак произнес: