Сказка

В течение этих трех лет в нашей жизни был определенный ритм. Может быть, не очень хороший ритм, не тот, под который вы хотели бы танцевать, но на который я мог бы рассчитывать. Я возвращался домой из школы около трех. Мой отец появлялся около пяти, уже успев немного выпить (он не ходил по ночам в бары, но позже я узнал, что он был завсегдатаем таверны Даффи по дороге домой с работы). Он приносил пиццу, или тако, или китайскую еду из Джой Фан. Бывали вечера, когда он забывал, и мы заказывали … или, скорее, я бы так и сделал. А после ужина начиналась настоящая попойка. В основном джин. Другие напитки, если джин закончился. Иногда по ночам он засыпал перед телевизором. Иногда по ночам он, спотыкаясь, входил в спальню, оставляя мне свои ботинки и мятый пиджак. Время от времени я просыпался и слышал, как он плачет. Довольно ужасно слышать это посреди ночи.

Крах произошел в 2006 году. Это были летние каникулы. В десять утра у меня была игра в Лиге креветок – я сделал два хоум-рана[2] и сделал потрясающий улов. Я вернулся домой сразу после полудня и обнаружил, что мой отец уже там, сидит в своем кресле и смотрит телевизор, где старые кинозвезды устраивали дуэль на лестнице какого-то замка. Он был в трусах и потягивал белый напиток, который, как мне показалось, пах как натуральный гилбис [3]. Я спросил его, что он делает дома.

Все еще глядя на бой на мечах и почти не запинаясь, он сказал:

— Кажется, я потерял работу, Чарли. Или, если я могу процитировать Бобкэта Голдтуэйта [4], я знаю, где это находится, но это делает кто-то другой. Или скоро будет.

Я думал, что не знаю, что сказать, но слова все равно слетели с моих губ.

— Из-за твоего пьянства.

— Я собираюсь бросить, — сказал он.

Я просто указал на стакан. Потом я пошел в свою спальню, закрыл дверь и начал плакать.

Он постучал в мою дверь.

— Можно мне войти?

Я не ответил. Я не хотел, чтобы он слышал, как я рыдаю.

— Да ладно тебе, Чарли. Я вылил его в раковину.

Как будто я не знал, что остаток бутылки будет на кухонном столе. И еще один в винном шкафу. Или два. Или три.

— Ну же, Чарли, что скажешь?

Я ненавидел невнятность в его голосе.

— Пошел ты, пап.

Я никогда в жизни не говорил ему ничего подобного, и мне вроде как хотелось, чтобы он вошел и дал мне пощечину. Или объятия. Во всяком случае, что-то. Вместо этого я услышала, как он шаркает на кухню, где его должна была ждать бутылка «Гилби».

Он спал на диване, когда я, наконец, вышел. Телевизор все еще был включен, но приглушен. Это был какой-то другой черно-белый фильм, на этот раз со старыми автомобилями, мчащимися по тому, что, очевидно, было съемочной площадкой. Папа всегда смотрел TCM[5], когда пил, если только я не был дома и не настаивал на чем-то другом. Бутылка стояла на кофейном столике, почти пустая. Я вылил то, что осталось, в раковину. Я открыл шкафчик с напитками и подумал о том, чтобы вылить все остальное, но, глядя на джин, виски, водку, кофейный бренди, я просто устал. Вы бы не подумали, что десятилетний ребенок может так устать, но я устал.

На ужин я поставил в микроволновку замороженный обед Stouffer's[6] – бабушкину куриную запеканку, наше любимое блюдо, – и разбудила его, пока он готовился. Он сел, огляделся, как будто не знал, где находится, а затем начал издавать эти ужасные пыхтящие звуки, которых я никогда раньше не слышал. Он поплелся в ванную, прикрывая рот руками, и я услышал, как его вырвало. Мне казалось, что это никогда не прекратится, но в конце концов это произошло. Зазвенела микроволновка. Я достал курицу из духовки, используя прихватки с надписью «ХОРОШО ГОТОВЛЮ» слева и «ВКУСНО ЕМ» справа – один раз забываешь воспользоваться этими прихватками, когда достаешь что-то горячее из духовки, и больше никогда не забываешь. Я положил немного на наши тарелки, а затем пошел в гостиную, где папа сидел на диване, опустив голову и сцепив руки на затылке.

— Ты можешь есть?

Он поднял глаза.

— Может быть. Если ты принесешь мне пару таблеток аспирина.

В ванной воняло джином и чем-то еще, возможно, бобовым соусом, но, по крайней мере, он собрал все это в миску и смыл. Я опрыскал освежителем вокруг, затем принес ему пузырек с аспирином и стакан воды. Он взял три и поставил стакан туда, где раньше стояла бутылка «Джилби». Он посмотрел на меня с выражением, которого я никогда раньше не видел, даже после смерти мамы. Мне неприятно это говорить, но я собираюсь это сделать, потому что это то, что я тогда подумал: это было выражение собаки, которая нагадила на пол.

— Я мог бы поесть, если бы ты меня обнял.

Я обнял его и сказал, что сожалею о том, что сказал.

— Все в порядке. Наверное, я это заслужил.