К полудню достигли мы Ольборга. И здесь меня встречали приветливыми улыбками, поклонами и сердечными рукопожатиями. Здесь же встретился я с братом Г. Х. Эрстеда, А. С. Эрстедом, звездой нашей юриспруденции и одним из самых выдающихся государственных наших деятелей. Пообедав вместе, мы сидели и сумерничали, как вдруг слуга сообщил, что на дворе отеля собралась масса народу и сейчас сюда явится депутация. Оказалось, что Ольборгское общество хорового пения хотело почтить меня серенадой. Я был смущен тем, что чествование относится ко мне, а не к Эрстеду, и не мог решиться показаться у открытого окна, у которого несколько лет тому назад слушал такую же серенаду он. Это была первая серенада, которой я удостоился на родине. Первая же была дана мне шведскими студентами в Лунде в 1840 году.
Из Ольборга поехал я в Скаген, самый северный пункт Дании. Древний Бёрглумский монастырь, резиденция епископа, хозяйничавшего некогда в окрестностях больше самого короля в своих владениях, был теперь простой помещичьей усадьбой. Хозяин ее, Ротбёлль, любезно предложил мне погостить у него, чтобы познакомиться с окрестностями и – может статься – быть свидетелем бури на западном море. В истории «Епископ Бёрглумский и его родичи» я и нарисовал этот замок.
«В Бёрглуме нечисто!» – говорили мне в Ольборге и прибавляли, что в одной комнате показываются умершие монахи и даже сам епископ. Я не смею отрицать возможности известной связи между миром духовным и нашим, но и не слишком верю в нее. Наша жизнь, внешний мир и ваш внутренний – все это ряд чудес, но мы так привыкли к ним, что зовем все эти явления естественными. Все в мире подчинено великим, разумным законам, обусловливаемым Божиими всемогуществом, мудростью и милостью, и в отступления от них я не верю.
После первой же ночи, проведенной в Бёрглумском замке, я спросил хозяев, в какой именно комнате спал епископ и показываются ли теперь привидения. Меня спросили – разве мне было страшно, и затем сообщили, что я ночевал как раз в этой самой комнате. Тогда я первым долгом исследовал всю комнату от пола до потолка, затем вышел на двор, осмотрел все окружающее и даже вскарабкался по стене до окон своей комнаты, чтобы убедиться, нет ли тут где какого-нибудь приспособления для ночных сцен с привидениями. Я еще в ранней юности своей слыхал о подобных потехах. Но здесь я не открыл ничего подозрительного и проспал несколько ночей подряд вполне спокойно.
Но однажды я лег с вечера раньше обыкновенного и проснулся вскоре после полуночи, почувствовав какую-то необычайную дрожь в теле. Мне стало не по себе, припомнились рассказы о привидениях, но затем я сказал самому себе, что подобный страх – малодушие: с чего это станут беспокоить меня умершие монахи? И разве не напрасно просил я Бога, мучась неизвестностью относительно участи Генриетты Вульф, чтобы Он послал мне, если это возможно, хоть какой-нибудь видимый или слышимый знак, по которому бы я узнал – находится ли она в царстве мертвых.
Эти мысли успокоили меня, но в ту же минуту я увидел в самом дальнем и темном углу комнаты какую-то туманную фигуру вроде человеческой. Я глядел на нее, не отрываясь, холодная дрожь пробегала у меня по спине. Сил не было оставаться в таком положении, и я, оставшись верным двойственности своей натуры – страх всегда соединяется во мне с непреодолимым стремлением знать и понимать причину его, – спрыгнул с постели и подбежал к туманному образу. Оказалось, что на блестящую полированную дверь падал отблеск лунного света, отражавшегося в зеркале, и это-то двойное отражение образовывало «привидение»!
Впоследствии мне пришлось еще несколько раз сталкиваться с подобными «сверхъестественными явлениями». Так, год спустя после этого гостил я в другом старинном поместье и, проходя средь бела дня по одной из огромных зал, услышал вдруг громкий звон обеденного колокола. Звон донесся из противоположного крыла здания, как мне было известно – необитаемого. Я и спросил хозяйку дома, что это за колокол звонит там. Она серьезно посмотрела на меня и сказала: «Так и вы слышали! Да еще средь бела дня!» И она рассказала, что звон этот слышится часто, особенно по вечерам, когда все улягутся на покой; в это время звон раздается настолько громко, что его слышат даже люди, помещающиеся в подвальном этаже.