Сказка моей жизни

Я ответил приблизительно такою речью: «Великая честь, которую оказывает мне мой родной город, и подавляет и возносит меня. Мне невольно приходит на ум Аладдин в ту минуту, когда он, воздвигнув себе с помощью чудесной лампы роскошный дворец, подходит к окну и говорит: «Вон там ребенком бедным я бродил!» И мне тоже была дарована Богом чудесная лампа – поэзия; свет от нее разливается по всем странам, радуя людей; значение ее признается всеми, все говорят, что она светит из Дании, и сердце мое бьется от радости. Я всегда знал, что имею друзей на родине, и уж тем более в том городе, где стояла моя колыбель. И вот теперь он дает мне такое почетное доказательство своего расположения, оказывает мне такую честь, что я, глубоко взволнованный ею, могу лишь ответить вам сердечным спасибо!»

Я просто готов был упасть под наплывом чувств и впечатлений и только на обратном пути из ратуши к подворью епископа начал различать приветливые лица, кивавшие мне со всех сторон. Я видел всеобщее ликование, развевающиеся флаги, а сам в это время с сокрушением думал: «Что будут говорить обо всем этом в стране? Что скажут газеты?» Я готов был примириться со всякими пересудами; пусть говорят, что я не стою таких чествований, только бы не обрушивались за это на мой родной город! Вот почему я и был так несказанно рад – я признаюсь в этом! – когда узнал, что все газеты, и крупные и мелкие, относятся к моему празднику очень сочувственно.

По возвращении из ратуши в дом епископа я узнал первый отзыв одной из самых влиятельных копенгагенских газет [44], только что полученной с почты; мне посылали сердечный привет, а мой родной город хвалили. Меня это очень обрадовало и успокоило, и я теперь уже мог всей душой отдаться празднику. За мной опять приехали распорядители торжества, и я отправился с ними, чувствуя себя куда спокойнее, увереннее, чем утром. Теперь-то уж я разглядел как следует праздничное убранство города. Оркестры все играли мои песни.

В зале ратуши был воздвигнут на пьедестале мой бюст, окруженный медальонами с надписями: «2 апреля 1805 г.» (день моего рождения), «4 сентября 1819 г.» (день моего ухода из Оденсе) и «6 декабря 1867 г.». Народу собралось около двухсот пятидесяти человек, из всех классов общества. Бургомистр провозгласил тост за меня, и затем мне была пропета приветственная песня:

Лебедь вновь в край родной прилетел,

Где в утином гнезде он родился,Где печальный влачил он удел,Где смиренью, терпенью учился!«Безобразным утенком» он слыл,В камышах от пинков укрывался,

В мире грез – утешенья и силДля борьбы с злом и тьмой набирался.У! как злобно вопил птичий хор!Ведь ни гуси, ни утки не знали,Что покинет утиный он двор

И исчезнет в сияющей дали!Что недаром к чужим берегамЛебедь гордый полет свой направит,Что он славой покроется самИ родной уголок свой прославит!

Что волшебною песнью своейЛебедь, помнящий детства невзгоды,Очарует весь мир, всех людей,Несмотря на их званье и годы!

Коммерсант Петерсен тоже поднял в честь меня бокал и сказал такую речь: «Почти полвека тому назад покинул наш город бедный мальчик, чтобы начать борьбу с жизнью. Проводы были самые тихие; никто ведь не знал его, никто не обращал на него внимания; только две женщины – его мать и бабушка – провожали его недалеко за город, но пожелания и молитвы их провожали его во всю дорогу. Первой целью его стремлений была столица; там он решился начать свою великую борьбу, чтобы достигнуть великой цели. В столице он очутился вначале одиноким, без друзей, без родных, но все же он начал свою борьбу; у него было две могущественные опоры: вера в Провидение и вера в собственные силы. Тяжела была борьба, много пришлось ему изведать лишений, но твердая воля непрестанно двигала его вперед, и, может быть, именно эта борьба и явилась родоначальницей неистощимых богатств его фантазии. Мальчик стал мужем и находится теперь среди нас. Имя его было в эти дни на устах у всех. Борьба его закончилась победой; его чествовали и короли, и князья, и – что еще важнее – чествуют его сограждане».