— Вон оно как… — вновь улыбнулась Баба-Яга. — С таким подарочком ни одни чары колдовские не страшны! Что ж, вот тебе ещё один подарочек — кувшинчик глиняный: ты его в суму свою припрячь, да береги — он тебе ещё, ой, как пригодится!
Передала Баба-Яга князю кувшинчик чистый, вымытый, (из которого чёрный кот всю сметанку уже повылизал). Как коснулся князь кувшинчика глиняного — руки словно огнём обожгло! Показалось ему, будто он тепло рук Перелётной Птицы в ладонях своих почувствовал… Застучало сердечко его быстрее, забилось неистово от волнения…
— А ведь ошиблась девка… — покачала головой Баба-Яга. — Любишь ты её крепко, ой, как любишь — даже тепло ладоней её почувствовал! Этот кувшинчик сама Перелётная Птица мне оставила — котика моего сметанкой угощала. Иди, славный князь, догоняй своё счастье! А как догонишь — бери за руки и держи крепко! Ни за что не отпускай! Удержишь Перелётную Птицу в своих руках — с тобой останется, а не удержишь — навек её потеряешь!
Поблагодарил князь Бабу-Ягу за подарочек и снова в путь-дороженьку отправился…
Не знала Перелётная Птица, что славный князь разгадал её хитрый замысел и по следу её идёт, потому и не торопилась шибко — шла по тропинке тихонечко, не спеша. Идёт, а дорогой с филином разговаривает: когда есть с кем в пути словом перемолвиться, то и идти веселее. И не заметили они, как оказались перед ними ворота огромные, чистым железом кованные.
— Беги скорее! — разволновался филин. — Это Кощеев замок — погубит он тебя!
— Нехорошо это: до самого порога дошли — и бежать. Зайти бы надо, хоть поприветствовать…
Не успела Перелётная Птица это сказать, как врата железные с лязгом и грохотом распахнулись в стороны, и показалась дорога широкая, каменная. Ещё больше филин нахохлился — уговаривает Перелётную Птицу сторонкой опасное место обойти, припоминает наставление Бабы-Яги остерегаться Кощея.
Да только Перелётная Птица филина не слушает, прямо по широкой дорожке каменной ступает, а навстречу уже и сам Кощей спешит. Смотрит Перелётная Птица на Кощея и глазам своим не верит: идёт к ней навстречу добрый молодец, как две капли воды на славного князя похожий…
— Негоже, Кощей, на себя чужую личину примерять — другим человеком прикидываться… — покачала головой Перелётная Птица. — Дух твой состарился давно, а ума-разума так и не набрался…
Обиделся Кощей, что Перелётная Птица его стариком назвала, да ещё и дураком обозначила, сверкнул глазами сердито, но личину обманную с себя сбросил. И появился вместо доброго молодца старичок старенький с седою бородкою: на голове — лысинка, спина от долгих лет к земле клонится, да и силушка уже не та, что в молодости была…
— Так-то лучше, дедушка… — улыбнулась Перелётная Птица. — Обманом, да хитростями добра не наживёшь.
— Какой я тебе дедушка?! — продолжал сердиться Кощей. — А насчёт добра ты ошибаешься — вон у меня сколько добра этого!
И повёл Кощей Перелётную Птицу по саду своему волшебному: земля в том саду была сплошь каменная, а из камней деревья серебряные растут — на всех листочки золотые распускаются, да молодильные яблочки золотом отливают. Рассмеялась Перелётная Птица:
— Да разве ж это добро? То и не добро вовсе, а пустота мёртвая — нет в ней жизни и радости. Добро, оно по-другому выглядит…
Прикоснулась Перелётная Птица рукой к ближайшему деревцу, провела пальчиками по золотым листочкам его — и пробежал по саду лёгкий ветерок: земля каменная затрещала, да зелёной травушкой покрылась, стволы серебряные живой корой обратились, а золотые кроны молодыми листочками заблестели, нежным изумрудом отливающими. Ожил сад, зашелестел нежной листвой, появился в воздухе аромат цветов распускающихся…
И услышала тут Перелётная Птица песню соловьиную: соловей поёт-заливается, теплу солнца ласкового, да живым цветам радуется… Пошла Перелётная Птица по саду в сторону песни соловьиной и увидела птицу вольную в золотой клетке томящуюся. Отворила Перелётная Птица золоченую дверцу, да и выпустила певца на волю вольную.
— Ты чего это, девка, делаешь? — возмутился Кощей. — Сначала сад мой волшебный испоганила, а теперь и птицы меня лишила!
Кто мне теперь песни петь будет?
— Говорю же: не набрался ты, Кощей, ума-разума за свой долгий век! — улыбнулась Перелётная Птица. — Живую душу нельзя клеткой удержать, нельзя заставить служить себе силою: сложит крылья птица вольная, поникнет её головушка, и никаких звонких песен уже не будет — если и споёт иногда, то тоскливо, жалобно… Какая в том тебе радость? А теперь соловей в твой сад по собственной воле прилетать будет: присядет на деревце живое, расправит крылышки, да и споёт так, что заслушаешься!
— Какая мне польза с его песен радостных? — проворчал Кощей. — Он о любви петь будет, а у меня любовь тоскливая: не хочет Василиса Прекрасная за меня замуж идти — даже нос от меня воротит.