Сказка вечернего сверчка

– И-го-ооо-орь!.. – донеслось оттуда, с детской площадки – тот вздрогнул, обернулся и заметил красивую тонкую девушку с длинными чёрными волосами (она теперь красилась, под стать моде), которая вытянулась вся, вслед за поднятой вверх рукой, и аж встала на цыпочки, на краю площадки.

– Э-то?.. Ва-ша?..

– Сестра… Но, я…

– Идите, идите, пожалуйста – разговаривайте. Я, честное слово, постараюсь, пока не потерять здесь Ваше творение!.. Хэ-хэх!..

– Д-да, я на секун-дочку. Спасибо Вам…

Старый собеседник кивнул и немного захрипел, явно стараясь не дать волю кашлю, пока, уж лучше, тот не отойдет.

Его сосед встал, и побежал, так же нервно, как сейчас, только что, доставал листы из-под рубашки – то приостанавливаясь зачем-то и оглядываясь, то опять начиная движение торопливой мелкой трусцой, иногда переходившей, правда, в большие длин-ные прыжки.

– О-оо-о!.. Физкультура?.. Похвально, молодец… – заметила сестра.

Он, невольно, заулыбался, наклонив голову, и, словно любуясь на неё. Но она, кажется, тоже нервничала – была такой напряженной и язвительной, как когда что-то её тревожило.

– Как ты?.. – спросил брат.

– Ничего. Пойдёт. А ты?.. – вырвалось у неё бегло и встревожено.

– Я?.. Да-а, хорошо!.. Просто счастлив, можно сказать!.. Почти закончил книгу. Вот… И радуюсь. Ничего не случилось?

– Какую книгу? – мертвееным голосом сказала она.

– Н-ну, мою. Та-кк, кни-га. Скоро, может быть, услышишь о ней… Я надеюсь. Как Лизонь-ка?.. А-аа?.. А, карапузик?!. – и он подхватил Лизу на руки.

– Ничего. Ей всегда ничего. У неё – хоть потоп вокруг – она, кажется, радоваться будет!..

– Н-ну, и пра-виль-но!.. Че-го кукситься?.. Да?.. Вон, и мама, когда не куксится – всегда та-кая красивая!.. Да? – он надеялся, как и всё время надеялся, что, хотя бы улыбка – просто улыбка, когда-нибудь, ещё появится на её лице – не язвительная ухмылка, а такая улыбка, как у Лизы. Простая и спокойная… Но этого не происходило, никак. Из всех эмоций – человеческих, на её лице иногда появлялся лишь страх – страх за него, страх за Лизу – страх – умирающее последнее, самое долго живущее из чувств – тех, которые рождает любовь – когда, даже, кажется – внутри пустота, и ничего уже не чувствуешь к этому человеку – вдруг, если с ним случается, или только может случиться что-то плохое, то внутри тебя бежит, так, что аж содрагает всего тебя… дрожь и появляется страх. И он напоминает тебе о том, что ты, всё ещё, любишь…

– Да.

– Дя?!. Ну, конечно – дя!.. – и прищемил её носик между пальцев, повернув его в разные стороны пару раз.

– Нн-н-ннну, нос ото-рвешь! Это что?..

Она властно указала взглядом на большой синяк у него на шее.

– Это?.. Так. Споткнулся…

Зачем он врал, он не знал. Его теперешняя открытость, забывшего, кажется уже про то, как скрывать своё внутреннее, испарялась куда-то перед её лицом. Наверное, боль – это сложно, но если она исходит от близкого человека, которого любишь – то она становится уже просто несносной.

– Споткнулся?..Ты?! Ну, не смеши. Опять, наверное, где-то что-то ляпнул?.. И получил!.. Хэ-х!..

Он с хитрым вызовом, немного, поднял на неё лицо и легко, весело постарался сказать, не отрывая, при этом, глаз от её:

– Ну-уу!.. Мисс проницательность! Сказанул. Сказанул, что у меня уже есть черта на руке – от Бога, а не от их жалких повелителей… И, что, нет, я не слабоумный отброс общества, как Вы выразились, а человек… Просто человек.

Он смотрел на неё – прямо и непреклонно, стараясь пробить, хоть, может, теперь, её жёсткую обесчуствленную оболочку… в надежде, что через эту дырочку проглянет что-то человеческое. Он старался – старался сделать это для неё, но внутри всё обжигалось и переворачивалось. Он знал, что от следующих же её слов, его отбросит, внутренне, назад, с косым поворотом и взвывающим звуком: "Мумм-мм!..", и всё внутри обольет горячим потоком. Она и раньше не умела и не старалась говорить с ним так, что бы щадить, а теперь – ещё и этот чип в ней, и совсем, блокировал, наверное, это умение… Но… Он не мог смотреть на неё, как на других. Он не мог легко отнестись к ударам от неё, ведь она – не была для него "живой машиной", как те. Она была – как, сумасшедшая, может быть, но любимая душа, та, за которую станешь молиться каждую ночь, чтобы она освободилась. И каждое слово, даже из того больного бреда, что она скажет, откликнется в тебе, вполне реальной и отчаянной горечью…

И слова зазвучали.

– Ну и глупыха ты!.. Я уже не знаю, и, что и делать!.. Ходить следом, как мамочка?.. Защищать? Ты уже когда-нибудь бросишь свои бредни?..

"А в ней так и осталась та, её, задорная язвительность и тот же острый язык… – думал он, – она, ведь, ещё, хоть в чём-то, живая. Такая же. Может быть ещё?.. Может, ведь, быть, что…"

– А, вон – сегодня одного, такого же, глупыша, я видела, задерживали – вон, там, у магазина… По-ве-ли… Раз, два, и всё!.. Быстро оформили… Ну и правильно. Я, вообще, считаю, что нужно уже прекратить всю эту ересь поскорее, чтобы жизнь людям не портили всякие… Это блажь… Блажь в голове!..