Сказка Заката

«И внукам–то здесь делать нечего… — думал Николаша, — что–то в этом во всем странное — я еще в первый раз почувствовал, здесь будто и время остановилось…» Но решил забыть эти размышления до лучших времен: — «От добра добра… дареному коню…»

— Только вот с удобствами здесь, видите ли, не очень… ммм… я вам потом объясню, что и как, — продолжал тем временем говорить Николай Николаевич.

Устроили Николаше, — временное, временное! — хлопотал его благодетель — убежище: так — элегантная простота. Какой–то тоже диванчик нашелся прямо на месте, и тумбочка рядом. Небольшой шаткий стол и один стул нашли в еще одной комнате, совсем разоренной — даже крайнее стекло в ней было разбито и заткнуто пыльной тряпкой. Второй стул и плед, под которым Николаша провел первую ночь, пожертвовал пока Николай Николаевич. Он же лично и тщательным образом обследовал все предметы обстановки на предмет клопиных пятен и остался доволен:

— Вот что хорошо — разного рода, знаете ли, насекомые здесь — не живут. Боятся, знаете ли, запаха кофе! — и он, усевшись, наконец, посреди комнаты верхом на стул, многозначительно поднял палец.

Николаша подумал, что запах кофе, который его новый сосед варил у себя на плитке, вряд ли мог изгнать — даже если принять эту гипотезу — насекомых со всего огромного, во всю длину дома, этажа. Но промолчал.

К вечеру, устроившись, наведя относительный порядок, выметя пол (Николаша, как уже говорилось, был аккуратист), и вытерев — под аккомпанемент полезнейших теперь в его новом положении рассказов соседа о здешнем житье–бытье — вытерев, где возможно, пыль также одолженной тряпкой, он предложил устроить новоселье. Самому выйти в магазин, как он сначала предполагал, было для него по мнению Николай Николаевича рискованно, — пока. Тогда он вытащил предусмотрительно оставленный при себе бумажник; состоялась деликатнейшая сцена, со взаимными «позвольте мне», «нет, уж позвольте», «вы, знаете ли, гость», «да я ведь теперь как бы…», в результате которой молодость победила, и умудренная зрелость, подхватив свою знаменитую сумку, отправилась в магазин с Николашиным деньгами.

Пока старика не было, Николаша оглядывал свое новое пристанище, и тупая тоска стала подниматься у него в душе. Он подошел к окну. «Это приключение, это просто вот — приключение, оно закончится… когда–нибудь», — уговаривал он себя, глядя невидящими глазами в ложащиеся за окном сумерки. Лампочка без абажура светила ему в спину, старик не велел ее выключать. «Когда–нибудь, когда–нибудь», — повторял несчастный парень, жизнь которого так круто изменилась всего–то за пару дней. «Что же мне теперь делать? — в который раз задавал он себе естественный в его положении вопрос. — Как жить? На что, в конце концов?» — «Мда. Ни кола теперь у тебя, Николаша, ни двора…»

…Спустя два часа по возвращении Николай Николаевича, оба они сидели размякшие, благодушные и задумчивые. Свет голо висящей лампы стал ярче, по чашкам и ложечкам (также пожертвованным «до обзаведения») прыгали дерзкие блики, и все время хотелось поймать их рукою; стало душно, распахнули форточку; вместе со свежим, пахнущим весною воздухом полился и приглушенный, бестревожный, будто из–за многих кварталов доносящийся шум вечернего весеннего города.

Прежние Николашины мысли все еще не давали ему покоя, но приняли лирико–философское направление. «Что наша жизнь?» — вопрошал он сам себя. — «Игра?» — приходило ему на ум что–то странное.

— Что наша жизнь? — наконец задал он этот вопрос вслух, как бы ни к кому в особенности не обращаясь, но глядя в упор на кончик носа своего нового соседа.

— Что?..

— Наша жизнь, — пояснил Николаша, делая неопределенный жест в его сторону, — что?

— Наша, эээ… жизнь? — после некоторого раздумья уточнил тот, вероятно, чтобы совершенно удостовериться, что имеется в виду именно их жизнь, а не жизнь, скажем, кого–нибудь другого.

— Что? — отозвался Николаша, забыв, о чем спрашивал. — Как жить?.. — с надрывом продолжил он все тем же, мучившим его последние дни вопросом, несколько, впрочем, его сократив.

— Ммм… ну… мы, кхм… что–нибудь придумаем… — меланхолически приложив кончик пальца к виску, отвечал старик и стал позвякивать чайной ложечкой.

— Молодой человек! — видя, что Николаша запечалился, продолжал он с чуть укоризненным воодушевлением. — Не… кхм… простите… не беспокойтесь… нет–нет, я хочу сказать — не беспокойтесь! Рассудите трезво, — Николаша подумал, что это не так легко, как кажется. — У вас — при всех этих сложных обстоятельствах — без особых усилий с вашей стороны образовалась крыша над головой — это раз… Нет! Нет! не благодарите меня, это — мой долг… и все такое… Так, о чем я? Да, крыша — это раз. А вы могли бы — подумайте — быть принуждены сейчас скитаться по вокзалам и ммм… в общем, скитаться. Это — раз. Подвергаясь опасности быть схваченным…

— Да кем же?

— Как, кем? Ими! Ими, молодой человек, словом — подвергаться. Это, эээ… — еще раз. Не перебивайте меня, — строго сказал он, поглядев на молчавшего Николашу.