— Что говорили? Всё говорили, что надо сказать, если идет сватовство. «Я люблю ее, она любит меня, и где хватает молока на одного, хватит и на двоих». — «Но она сидит для тебя слишком высоко, — сказал мельник, — она сидит на мешке с крупой, а крупа из чистого золота, и, сам понимаешь, тебе до нее не дотянуться!» — «Ничто не бывает слишком высоко, чтобы нельзя было дотянуться, если пожелаешь», — сказал Руди, очень уж он дерзкий. «Но ведь орленка ты не можешь достать, сам на днях говорил. А Бабетта сидит повыше!» — «Я достану их обоих», — сказал Руди. «Хорошо, я вручу тебе Бабетту, если ты вручишь мне живого орленка, — сказал мельник и засмеялся так, что слезы выступили у него на глазах. — А теперь, Руди, спасибо, что навестил, приходи завтра, дома никого не будет! Будь здоров, Руди!» И Бабетта тоже сказала ему «будь здоров!», но так жалобно, как котеночек, который еще слеп и не видит матери. «Даю слово, — сказал Руди. — Не плачь, Бабетта, я принесу орленка». — «И шею себе, надеюсь, свернешь, — сказал мельник, — так что мы от тебя избавимся». Вот это значит выдворить. Теперь Руди ушел, и Бабетта сидит и плачет, а мельник поет по-немецки — он выучил песню во время путешествия. Я не стану огорчаться, это ведь не поможет.
— Ну, надо все-таки сделать вид, что ты огорчена, — сказала кошка, живущая на кухне.
С горной тропы долетала песня, полная бодрости и благого духа. Это пел Руди. Он шел к своему другу Вези-нанду.
— Ты должен мне помочь. Мы еще Рагли прихватим. Мне надо достать орленка из-под края скалы.
— А пятна с луны ты сперва стереть не собираешься? Это столь же просто, — сказал Везинанд. — Ты, я вижу, сегодня развеселился.
— Так я ведь хочу жениться. Но довольно шутить. Ты должен знать, что у меня происходит.
Вскоре Везинанд и Рагли знали, чего Руди хочет.
— Отчаянный ты парень! — сказали они. — Тому не бывать. Шею себе свернешь!
— Кто про это не думает, тот не свалится, — сказал Руди.
За полночь пошли они с лестницами, канатами и шестами; дорога вела сквозь заросли по камням, каждую минуту готовым сорваться, все выше и выше, в ночную тьму. Внизу шумела вода, вверху бежала вода, по небу плыли набухшие облака. Охотники приблизились к скалистому откосу, там было еще темней, каменные кручи почти смыкались, и лишь сквозь узкую щель вверху проглядывало небо; подле них и под ними простиралась пропасть, и в ее глубине бурлила вода. Все трое сидели тихо, намереваясь переждать утренние сумерки, когда орел улетит. Сперва надлежало покончить с ним, потом уже можно будет думать о том, чтобы схватить орленка. Руди замер и был безгласен, словно камень, на котором он сидел; держа ружье наготове, он не спускал глаз с верхнего разлома, где под нависающей скалой притаилось гнездо. Трое охотников долго ждали.
И вот высоко над ними возник резкий, свистящий звук, что-то огромное повисло в воздухе, заслоняя свет. Едва орел вылетел из гнезда, на него были наведены два ствола; раздался выстрел, какое-то время простертые в воздухе крылья еще двигались, а после птица пошла вниз, словно желая заполнить всю расщелину своим телом и своими могучими крыльями и увлечь в своем падении охотников за собой. Орел упал на дно пропасти, и под ним затрещали деревья и кусты.
И тут началась настоящая облава; чтобы достать до гнезда, связали три самых длинных лестницы, поставили их на краю пропасти, на последней точке, за которой уже начинался откос, но до гнезда не достали. Оставался еще порядочный кусок до того места, где под нависшим краем утеса скрывалось гнездо, и этот кусок скалы был гладким, как стена. Посовещавшись, пришли к тому, что ничего не придумать лучше, нежели сбросить сверху в ущелье еще две лестницы, связав их хорошенько, чтобы потом прикрепить к тем трем. С трудом втащили эти лестницы на самый верх и там их связали: лестницы перекинули за выступающий край скалы, и они повисли, качаясь над пропастью; вскоре Руди уже стоял на нижней ступеньке. Было морозное утро. Над черным ущельем подымался густой туман Руди сидел, как муха на зыбкой соломинке, которую птица, сооружая гнездо, обронила на фабричную трубу. Но если соломинка сломается, муха может улететь, а Руди мог только свернуть себе шею. Ветер свистел, и в пропасти шумела вода, сбегавшая с таявшего ледника, дворца Ледяной девы.
Теперь, как паук, который хочет что-то зацепить своей длинной качающейся нитью, он привел лестницу в движение и, когда в четвертый раз задел верхушку лестницы, подымавшейся снизу, схватил ее. Твердой и сильной рукой привязал он эту лестницу к той, на которой стоял, и все же обе они шатались, точно дверь на ослабевших петлях.