Сказки тридевятого округа

– Это мой сценический образ, – гордо произнёс Ванька и тряхнул давно нечёсаными волосами.

– Тяжёлый случай! – вздохнул режиссёр. – Судя по всему, Вы, молодой человек…

– Дурак! – перебил его Ванька. – Я не представился, извините! Иван Дурак! Можешь привлекать меня хоть на главные роли, хоть в массовку. Разумеется, когда я не занят на основной работе.

– Я подумаю, – проворчал Озерцов-Заречный.

– Подумай, – согласился Ванька и, поплевав на окурок, спрятал его в карман заношенной спецовки.

Обед был окончательно испорчен и Вадим Эдуардович поплёлся в помещение пресс-центра, которое юркие таджики и невозмутимые молдаване активно переделывали под зрительный зал.

По пути его перехватил бойкий мужчина в сатиновом фартуке.

– Дворник Митрохин! – представился общественник, по-офицерски щёлкнув каблуками. – Мастер художественного слова и непризнанный поэт.

– Почему же непризнанный? – улыбнулся режиссёр, окинув Митрохина с ног до головы внимательным взглядом.

– Потому что моя известность и всемирное признание ещё впереди! – серьёзно ответил дворник. – А пока, как говорят мои собратья по перу и стенной печати, пишу исключительно «в стол».

– И что же Вы пишете?

– Сейчас заканчиваю поэму о зайцах.

– О каких зайцах? Трамвайных?

– О натуральных зайцах, прошу не путать с кроликами.

– Странный выбор.

– Ничего странного, если вдуматься, то заяц, обитающий на Среднерусской возвышенности, фигура глубоко трагическая!

– Неужели!

– Уверяю Вас! Уж я-то знаю об этом не понаслышке. Вот послушайте:

«Прижавши уши на снегуЗайчиха бедная дрожала.Когда с позором из МосквыМюрата конница бежала»!

– Простите, но я ничего не понял! Какой Мюрат? Какая конница и при чём здесь бедная зайчиха?

– Ну что же здесь непонятного? Зайчиха – исторический персонаж, можно сказать, современник Отечественной войны 1812 года. Или Вы считаете, что в то нелёгкое для России время на её заснеженных полях не было зайцев?

– Нет, почему же, наверное, были, но при чём здесь конница Мюрата?

– Не понимаете?

– Нет, что-то я не улавливаю, какая связь между дрожащей на снегу зайчихой и войной 1812 года?

– Вот поэтому я до сих пор и не знаменит, – вздохнул Митрохин. – Куда ни глянь – кругом серость и посредственность.

– Это Вы сейчас обо мне? – вспылил режиссёр, но быстро пришёл в себя. – Послушайте, Митрохин! Мой вам добрый совет: не пишите Вы стихов, не вашего ума это дело! Давайте лучше я Вас в массовке буду использовать, или даже в маленьких ролях, возможно, со словами. Больно уж Вы колоритная личность. Обещаю сделать из Вас мастера эпизода.

– Правда? – оживился дворник. – Может, мне для пущей убедительности ещё и бороду отпустить?

– Как хотите, но я думаю, что борода Вам пойдёт.

Обрадованный Митрохин горячо поблагодарив своего будущего художественного руководителя, с чувством пожал руку и куда-то убежал по своим дворницким делам, а Озерцов-Заречный направился в пресс-центр.

К его удивлению пресс-центр был пуст и только в десятом ряду по центру сидел странный субъект в гороховом пальто.

– Вы ищете рабочих? – осведомился незнакомец. – Можете не искать, через час сами вернутся. Обед – святое дело!

– Простите, а Вы, собственно, кто такой? – с нескрываемым подозрением спросил режиссёр.

– Я из Службы безопасности, майор Пронин.

– В таком случае, майор, скажу сразу, что лично Вам не повезло.

– Почему лично мне и не повезло?

– Потому что я не собираюсь ставить спектакль под раскрученным названием «Следствие ведут знатоки»! Хотя, надо заметить, типаж для сыщика у Вас очень даже подходящий.

– Я и есть самый настоящий сыщик, а к Вам пришёл не выпрашивать свои пятнадцать минут славы, а познакомиться как со специалистом, впервые прибывшим на «объект».

– Подождите, я что-то Вас не совсем понимаю! О какой славе идёт речь?

– Это я так, для красного словца! У англичан популярна теория о том, что каждому человеку в течение его жизни гарантированы пятнадцать минут славы. Забудьте об этом. Давайте просто познакомимся, и Вы ответите на несколько моих вопросов. Поверьте, это простая формальность.

– Хорошо, спрашивайте, – согласился режиссёр и сел в кресло рядом с сыщиком.

– Скажите, Вадим Эдуардович, что побудило Вас сюда приехать?

– А почему, собственно говоря, Вас это удивляет?

– На неудачника или авантюриста Вы не похожи, но «объект» – не Бродвей, здесь славы не сыщешь. Да и будущий ваш театр – это не МХАТ и не «Современник».

– Я за славой не гонюсь, мне нужно признание – признание зрителя! А без свободы творчества ничего не добьёшься.

– То есть Вы к нам прибыли из-за того, что Романов даёт Вам полную свободу действий?

– Именно так!

– Вы раньше работали во французском квартале?

– Во французском! Вы же знаете, зачем спрашиваете?

– Я слышал, что ваши постановки там пользовались успехом.

– Возможно. Об этом надо спрашивать зрителей, а не меня.

– Почему не Вас?

– Потому что художник, в смысле творец всегда субъективен.

– По месту прежней работы Вы были знакомы с мадмуазель Дорис?