Схватка за Амур

Сеймур слушал размеренную, хорошо поставленную речь императора и думал, что крайне несправедливо Англию в Европе считают оплотом консерватизма; Россия в этом смысле даст сто очков вперед: вот же – прошло почти девять лет, прогремели революции, сменились правители, Франция успела побывать республикой и вновь стать империей, а в мышлении властелина почти полумира ничего не изменилось, даже терминология. Ни он, ни его министры не понимают, что приоритеты со временем меняются… Или прикидываются, что не понимают? Ну, завладеет Англия Сирией и даже Месопотамией, а Россия, с ее-то огромной армией, подомнет под себя Турцию, затем Персию, которая и так уже, торгуя с Англией, оглядывается на русских, а там и до Индии, как говорят русские, рукой подать. Вот уж действительно, если садишься ужинать с чертом, запасайся очень длинной ложкой, иначе на твою долю ничего не останется. Что будет с Англией, если она лишится Индии? Да просто превратится в захудалую, третьесортную страну. Никакой премьер на это не пойдет! Даже Эбердин со всей его миролюбивой политикой.

– Сэр, вы о чем-то задумались? – ворвался в мысли Сеймура холодный голос императора.

– Нет-нет, ваше величество, я весь внимание.

– Так побудите же ваше правительство написать о своей позиции, и пусть оно сделает это без колебаний. Я доверяю английскому правительству. Я прошу у него не обязательства, не соглашения: это свободный обмен мнений и, в случае необходимости, слово джентльмена. Для нас этого достаточно.

На второй встрече с послом, всего лишь через пять дней, Николай Павлович опять говорил о разделе Турции, не касаясь Малой Азии, Месопотамии, Аравии… Он внушал Сеймуру, что Франция и Австрия не будут вмешиваться. Посланнику было даже по-человечески жаль российского самодержца, который усердно рыл себе яму, не понимая, что ни Франция, ни Австрия не хотят усиления русских, а для Англии ее коммерческие интересы всегда стояли и стоят на первом месте, что ей не нужны торговые конкуренты где бы то ни было. Хоть на Средиземном море, хоть на Тихом океане. А потому она ни за что не согласится уничтожать Турцию, которая ей нужна как заслон от притязаний России на Ближний Восток и Индию.

Так и случилось. 9 февраля Лондон ответил категорическим отказом на предложение Петербурга. Статс-секретарь по иностранным делам Россел удивлялся, с чего это Россия решила, что Оттоманская империя на грани распада, и выказывал сомнение, что Франция и Австрия равнодушно воспримут англо-российское соглашение.

Николай Павлович еще дважды встречался с послом и пытался через него повлиять на позицию Лондона, но – безрезультатно. Теперь у него было два выхода: либо отступиться от своего замысла до лучших времен, либо идти напролом, уповая на то, что Англия без поддержки Франции и Австрии на войну с Россией не решится. Он колебался, и, как часто бывало прежде, ему страшно захотелось приклониться к Елене Павловне, узнать, что она думает по этому поводу – в ее салоне наверняка уже все обсудили, – и, может быть, получить добрый совет.

С тем он и приехал в Михайловский дворец. Приехал в пятницу, без предупреждения, в самое невизитное время, когда обед уже закончился, а вечерние гости еще не начали съезжаться. Рассчитывал на встречу vis-a-vis, но великая княгиня оказалась не одна.

– Кто это у тебя в неурочное время? – недовольно спросил император, заглядывая через ее плечо в маленькую гостиную, освещенную всего одним трехсвечовым канделябром.

– Мои всегда желанные гости, – улыбнулась Елена Павловна. – Николаша Муравьев с супругой.

Николай Павлович вспомнил, что ему вчера доложили о приезде генерал-губернатора, но, всецело занятый мыслями о турецком вопросе, он отмахнулся, назначив аудиенцию Муравьеву на следующую среду.

– Они тебе помешают? – уже совершенно серьезно спросила Елена Павловна.

Николай Павлович на секунду задумался.

– Генерал, пожалуй, нет, а она – да. Впрочем, пусть поскучают вместе. Я у тебя долго не пробуду.

– Хорошо. Проходи в кабинет, я их предупрежу.

Император, в сопровождении слуги с канделябром, прошел в кабинет, где встречался с Сеймуром, жестом отпустил слугу и уселся в углу дивана-оттоманки. Усмехнулся: сейчас вся Турция – как эта оттоманка, так и притягивает усесться на нее.

В дверях кабинета появилась Елена Павловна, в свои сорок шесть лет по-прежнему стройная и очаровательная. У Николая Павловича сдвоило сердце, и он с неожиданной легкостью поднялся ей навстречу. Они сошлись в центре кабинета, он взял ее за руку, пожал и поцеловал в щеку. Она ему ответила таким же поцелуем, выпростала руку и села в кресло рядом с оттоманкой, пригласив гостя на диван.

– Почему ты все время ходишь в темном? – спросил он, усаживаясь. – Михаил умер три с половиной года назад, а ты по-прежнему в трауре.

– Да, я в трауре, – негромко ответила она. – И буду в трауре до конца жизни. Но не по Михаилу, а по любви.

Николай Павлович от неожиданности громко сглотнул и закашлялся.

– Прости меня, Лена, – еле выговорил он. – Прости!