Читаем Скитники полностью

По мере того как он взбирался к заветной много главой вершине, хрустальный купол неба вопреки его ожиданиям не приближался, а, напротив, темнея, удалялся, становясь еще более недосягаемым. Трудно было поверить, что внизу, под сугробами облаков, сейчас пасмурно - так ярко здесь полыхало солнце, слепил глаза снег. “Вот он - мир ангелов и архангелов! Где-то выше должно быть Божья обитель” - благоговейно подумал скитник.

Гора оказалась не трех, как виделось снизу, а пятиглавой. Невесть откуда прилетевший ветер погнал по снежным перемычкам, соединяющим пики горы, седые пряди поземки. Колючие порывы все крепчали. Снег слепил глаза, бил в лицо жгучим потоком. Дивясь тому, сколь быстро переменилась погода, Корней зашел под защиту суставчатых скал-останцев, частокол которых, словно вешки, указывал дорогу к его давней мечте - самой высокой вершине. Оглядев уходящую вверх ложбину, он застыл от удивления: по ее склону медленно двигалось черное существо, похожее на человека. В этот миг налетел жесткий шквалистый ветер, и на время все потонуло в белой мгле. Когда порыв ослабел и видимость улучшилась, скитник с облегчением отметил, что видение исчезло.

“Пожалуй, лучше отдохнуть, а то мерещиться всякое стало. Да и подкрепиться пора”, - решил путник и заполз в нишу у основания скалы. Метель тем временем разыгралась не на шутку. Вскоре даже ближние скалы растворились в вихрях снежной круговерти. “Как бы не пришлось возвращаться”, - подумал Корней. Он привалился к податливому надуву: усталость, а главное, непривычная высота все же давали о себе знать.

Под завывание ветра незаметно подкралась дрема, приятная и неподвластная воле человека. Веки смежились…

В полусне Корнею привиделся снежный пик. Он стоял на нем почему-то босиком и тянулся руками к слепящим бокам солнца.

“Хорошо-то как! Ох как хорошо! А светило, оказывается, вовсе и не жгучее, а напротив, теплое и ласковое!”

Корней осторожно взял и понес раскаленный шар, ступая босыми ногами по острому, как бритва, гребню, но от нестерпимой боли в ступнях проснулся…

Над ним склонилось волосатое чудище с выставленными вперед, словно напоказ, желтыми зубами. Оно растирало ступни его ног ладонями с жесткой, грубой кожей.

- Господи Исусе, неужто я у пещерников?!

“Пещерник”, заметив испуг, поспешил успокоить:

- Не робей, это я, Лука-Горбун… Не признал, что ли?

По тому, как медленно и отчетливо человек выговаривал слова, было понятно, что он отвык от общения.

Перед глазами Корнея сразу ожила давняя картина: горбун, с выставленными зубами и длинными, висящими до земли руками, рассказывает ему сказки. Корней мало, что понимает в них, но крупные желтые зубы невольно притягивают взор. Он не осмеливается отвести от них глаз. Боится: вдруг они выпрыгнут изо рта и укусят?

- Да, да, дядя Лука. Признал! - облегченно вымолвил скитник, - Простите, Христа ради, попервости за пещерника принял - уж больно вид у вас одичалый.

Согревшись, паренек огляделся. Они находились в сухом, теплом гроте. Саженях в семи выход, за которым свирепствовала пурга. Вдоль неровных стен угадывалась хозяйственная утварь, вороха сена. Колеблющееся пламя светильника гоняло по шероховатому своду длинные причудливые тени. Очага не было. Озадаченный, Корней поинтересовался:

- Дядя Лука, а отчего у вас так тепло?

- Ишь, пытливый какой… Ноги-то отошли, что ль? Пойдем, покажу…

Лука запалил факел, и они перешли в другой, еще более теплый зал. То, что увидел там Корней, на долго лишило его дара речи. Вокруг стояли колонны с переливчатыми потеками. С уступчатого потолка свешивались перламутровые сосульки. Навстречу им с пола тянулись остроконечные шпили, рядом росли цветы из крупных белых кристаллов. По своду зала местами высыпала изморозь из хрупких кремовых и розовых игл. Стены сплошь покрывали извилистые наплывы, очень похожие формой на щупальца невиданных животных. С одного длинного уступа свешивалась волнистая занавеска огромных размеров. Пожалуй, в воображении даже гениального художника не могло родиться такое диво.

Справа, из трещины в плитняке, била струя парящей воды. Под ней образовался горячий водоем, на дне которого лежали гладко отполированные, с янтарным свечением шарики разной величины: от ячменного зерна до перепелиного яйца.

- Боже, а это что?

- Пещерный жемчуг! Нравится? То-то!.. Я каждодневно созерцаю сию красоту…

Вернувшись в жилой грот и поев нарезанного ломтиками мороженного белого мяса куропатки, Корней поведал Горбуну обо всех значимых событиях, произошедших в скиту за последние годы. Закончив рассказ, и сам полюбопытствовал:

- Дядя Лука, как вы отыскали меня в такую метель? Ведь не видно было ни зги!

- Трудно объяснить… На все воля Божья… Мне удивительно другое: как я тебя, такого детину, дотащил сюда…

- Храни вас Бог, дядя Лука! Можно сказать, отвели от верной смерти.

По слегка побледневшему выходу пещеры собеседники поняли, что светает, но пурга не стихала.

- Экий ветрина. Еще дня два покрутит, - определил Лука.

- Неужто так долго! - расстроился Корней.

- А че горевать… Поживешь у меня…

- Не можно мне. Деда тревожиться будет.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза