Скоро полночь

— Берешь с собой отделение. Кого — с Ненадо договоришься. В вагон грузим всех пленных. Мы пересаживаемся к бурам. Едем вместе. На разъезде сворачиваешь к Данбарксфонтейну. Пленных сдаешь в лагерь, немножко демонстративно гуляешь и к завтрашнему вечеру находишь все концы. Желательно устроить так, чтобы о самом факте твоего расследования никто не догадался. О результатах — тем более. Обращаться за помощью можешь только вот к этим людям, — Басманов написал на бумажке две фамилии бурских младших офицеров, которым имел основание доверять. — Будет что интересное — сразу связывайся.

— Так точно, господин полковник.

— Тогда действуй.

Президент Крюгер, почтенный старик, очень похожий на Карла Маркса, только лоб пониже и прическа короче, принял Басманова и Сугорина в своем салон-вагоне. Европейского стиля, без всяких намеков на бурское пуританство. Были его стены обшиты сталью или нет, полковник не знал, но ни одна пуля не повредила интерьера. Окна, конечно, были задернуты глухими шторами, и на столе горела большая керосиновая лампа.

«Опрометчиво, — подумал Михаил, — при резком торможении могла бы улететь на пол с известными последствиями».

Впрочем, его это не касалось.

Они произнесли все положенные при подобной встрече слова. Минхер Пауль не стал рассыпаться в благодарностях, Басманов сделал вид, что вообще ничего не случилось.

Президенты, Генсеки, цари и короли — это такая публика, что самые обычные слова могут истолковывать превратно.

Где-то на десятой минуте приличествующего дипломатического разговора Крюгер вдруг прищурился, якобы от попавшего в глаз табачного дыма, и спросил:

— Зачем вы меня сейчас спасали, господин Михаил?

«Ты что, папаша, совсем за дурака меня держишь?» — подумал Басманов.

— Я вас, ваше превосходительство, не спасал. И в голову не могло прийти, что вы тут могли оказаться. Я в Преторию ехал понемножку. Тут вдруг — стреляют. Не знаю кто, не знаю зачем. По моему вагону раз десять попали. Естественная реакция?

Усмехаясь и выпуская папиросный дым уважительно, влево и вверх от президента, полковник ждал ответа.

Крюгер, выдохнув огромный клуб дыма, никак не заботясь, попадет он на собеседника или нет, ударил по столу большой и толстой ладонью.

— На нас напало больше ста человек. Мои люди такого не предвидели. Почему? Почему меня отправили на невооруженном поезде, с охраной всего в сорок бойцов и с одним пулеметом! Почему, я вас спрашиваю?

«Так, — решил Басманов. — Этот дед не выражает ни малейшего желания накрыть спасителю стол. В своем праве, конечно, но не Великий князь и даже не обычный. Жлоб, как все пуритане».

— А кто вас послал, господин президент? Вы что, не властны в своей республике? Прошу прощения, но такое впечатление складывается. И не сегодня это началось. Продолжите свою мысль. Почему вы не захотели подождать меня в Претории? Что вам интересного пообещали в Блюмфонтейне?

Чтобы еще больше уязвить Крюгера, Басманов отстегнул от пояса фляжку с хорошей русской водкой, взболтнул над ухом, многозначительно посмотрел на Крюгера.

Вот ведь картинка — семидесятичетырехлетний президент и тридцатидвухлетний «военный советник» сидят напротив друг друга, и старший по возрасту и положению смотрит на младшего едва ли не собачьими глазами. Как на последнюю надежду.

— Нет. Если хотите, пожалуйста. Меня волнует совсем другое, — сделал президент отстраняющий жест.

Басманов с демонстративным сожалением вернул фляжку на место. «Да и куда ж тебе, старому дураку… И вообще, зачем тебе власть сейчас? Красивой

жизни не было и нет. А если Родине послужить… На этом сыграть можно».

— Скажите, полковник, вам и вашим людям неведомо чувство страха? — спросил Крюгер.

— В полной мере ведомо. Гораздо больше, чем вам и вашим людям. И возраст не тот, и представления о том, что ждет за гробом… Более того, жизнь ваших людей в сравнении с нашей — ну… достаточно примитивна. Пахать землю, пасти коров, и это — все? Нам терять приходится гораздо больше.

— Готов понять, — старчески пожевал губами Крюгер. — Тогда отчего вы умеете делать это, а мои храбрые буры — нет?

— Кто вам сказал, что они — храбрые? — Михаил решил больше не деликатничать. — Ваши буры — невероятные трусы. Что за героизм — стрелять из хороших винтовок на километр, прячась за камнями? В совсем юных парней, которые и целиться толком не умеют, и гонят их колоннами под ваши пули… А как только у этих парней находится воля, чтобы атаковать, не считаясь с потерями, ваши храбрые буры разбегаются, как кролики, очень грубо и далеко посылая своих командиров и вас лично, если под руку подвернетесь… На сколько уменьшилась ваша армия за последний месяц?

— Вот, значит, как вы о нас думаете, — с безнадежной печалью в голосе ответил Крюгер.