Скорость тьмы

Пусть мое самоопределение ограничено многими факторами, но по крайней мере это мое самоопределение, а не чье-то еще. Мне нравится перец в пицце, а анчоусы не нравятся. Если меня изменят, будут ли мне по-прежнему нравиться перцы, а не анчоусы? Что, если тот, кто будет проводить лечение, захочет, чтобы я любил анчоусы? Сможет ли он это сделать?

В учебнике про работу мозга говорилось, что выраженные предпочтения – результат сочетания внутреннего сенсорного восприятия и социальных факторов. Если человек, который хочет, чтобы я полюбил анчоусы, будет иметь доступ к моему сенсорному восприятию, он заставит меня их полюбить.

Вспомню ли я вообще, что я их не люблю – то есть не любил?..

Лу, который не любит анчоусы, исчезнет, а новый Лу, который любит анчоусы, будет жить без прошлого. Но мое прошлое – это и есть я, так же как и моя нелюбовь к анчоусам.

Если мои желания подлежат изменению, какая разница, чего я хочу? Какая разница между человеком, который любит анчоусы и который не любит? А если бы все люди любили или не любили анчоусы, что изменилось бы?

Для анчоусов – многое. Если бы все любили анчоусы, то анчоусы умирали бы чаще. Для тех, кто продает анчоусы, тоже многое. Если бы все любили анчоусы, то продавцы много заработали бы. Но изменилось бы что-нибудь для меня теперешнего и для меня в будущем? Стал бы я более или менее здоровым, добрым, умным, если любил бы анчоусы? Другие люди, которые едят или не едят анчоусы, по-моему, ничем не отличаются. Во многих вещах, я думаю, неважно, что людям нравится, например, цвета, вкусы или музыка.

Спрашивать, хочу ли я исцеления, это как спрашивать, хочу ли я любить анчоусы. Не могу представить, каково это – любить анчоусы, как ощущался бы их вкус. Люди, которые любят анчоусы, говорят, что они вкусные, люди, которые являются нормальными, говорят, что нормальным быть хорошо. Они не описывают вкус или чувство так, чтобы я понял.

Должен ли я исцелиться? Кому повредит, если я откажусь? Допустим, мне при условии, что я не хочу быть тем, кто я есть. Однако мне нравится быть собой – за исключением тех моментов, когда другие люди говорят, что я не принадлежу к обществу, что я ненормальный. Считается, что аутистам все равно, что думают о них другие, но это не так. Мне не все равно, а очень обидно, когда меня не любят за то, что я аутист.

Даже беженцы, покидающие страну с одним чемоданом, не лишаются воспоминаний. Они растеряны и напуганы, однако всегда могут опереться на собственный опыт. Может быть, они больше никогда не отведают любимое блюдо, однако будут помнить его вкус. Может быть, они больше не увидят родную землю, однако не забудут, что жили там. Они могут судить, стала их жизнь лучше или хуже, основываясь на воспоминаниях.

Интересно, помнит ли Кэмерон прежнего Кэмерона, считает ли он, что место, куда он попал, лучше того, которое он покинул?

Сегодня опять назначена встреча с консультантами по лечению. Я спрошу про Кэмерона.

Смотрю на часы. Десять часов тридцать семь минут восемнадцать секунд, а я еще ничего сегодня не сделал. Сегодня я не хочу продвигать текущий проект. Он выгоден для продавцов анчоусов, а не для меня.

XIX

Мистер Алдрин заходит в наш корпус. Стучит в дверь и говорит:

– Выйдите на минутку! Мне нужно переговорить с вами в спортзале.

Желудок сжимается. Я слышу, как мистер Алдрин стучит и в другие двери. Все выходят. Линда, и Бейли, и Чай, и Эрик, мы собираемся в зале, лица у всех напряженные. Зал достаточно большой, чтобы поместились все. Стараюсь не волноваться, но чувствую, что уже потею. Они хотят начать лечение прямо сейчас? Не дожидаясь нашего решения?

– Тут такая ситуация… – начинает мистер Алдрин. – Вам объяснят специалисты, но я хотел сразу сообщить.

Вид у него возбужденный и не такой грустный, как несколько дней назад.

– Помните, в самом начале я говорил, что считаю, что они не должны принуждать вас к лечению? Тогда, по телефону.

Я помню. Также помню, что он никак нам не помог, а позже советовал согласиться ради собственной пользы.

– Руководство компании посчитало, что мистер Крэншоу действовал неправильно, – продолжает мистер Алдрин. – Вам просили передать, что рабочие места в любом случае за вами сохранятся. Вы имеете право не меняться и продолжать работу со всеми вспомогательными мерами, которыми пользуетесь сейчас.

Я прикрываю глаза – это слишком. Под темными веками пляшут цветные пятна, яркие и сияющие от радости. Мне не придется этого делать! И больше не нужно решать, соглашаться или нет.

– А как же Кэмерон? – спрашивает Бейли.

Мистер Алдрин качает головой.

– Насколько я понимаю, Кэмерон уже начал лечение, – говорит он. – Не думаю, что процесс можно прервать. Но ему полностью возместят убытки.

Что за глупость. Как можно возместить изменения в мозгу?

– Что касается остальных, – продолжает мистер Алдрин, – если вы хотите пройти лечение, его предоставят, как и обещали.

«Мне не обещали лечение, меня склоняли к нему угрозами», – думаю я, но не говорю вслух.