Скорость тьмы

Если бы я прошел лечение, понял бы? Это из-за женщины в его квартире? Если бы у меня в гостях была Марджори, может быть, я тоже не захотел бы возвращаться в подъезд вместе с Дэнни? Не знаю. Иногда мотивы поступков нормальных людей для меня очевидны, иногда совершенно непонятны.

Наконец захожу и поднимаюсь в квартиру. Включаю успокаивающую музыку – прелюдии Шопена. Наливаю в маленькую кастрюлю два стакана воды, открываю пачку лапши с овощами. Вода закипает, я наблюдаю, как поднимаются на поверхность пузырьки. По расположению первых пузырьков я вижу контур горелки, но потом вода полностью закипает и вся превращается в бурлящие пузырьки. Мне чудится закономерность в этом процессе, но я ее еще не вычислил. Кидаю лапшу и овощи, перемешиваю, как и написано в инструкции. Мне нравится наблюдать, как овощи кувыркаются в бурлящей воде.

Но иногда их бессмысленный танец наскучивает.

IX

По пятницам я стираю, чтобы освободить выходные. У меня две корзины для грязного: одна для светлого, другая для темного. Снимаю простыню с кровати и наволочки с подушек и кладу в корзину для светлого. Полотенца идут в темное. Мама использовала для сортировки белья два голубых короба, называя один «темным», а другой «светлым», это меня смущало. Я нашел темно-зеленую плетеную корзину и использую ее для темного, а для светлого – светло-желтую. Мне нравится стройное плетение корзин и нравится слово «корзина». Вертикальные прямые прутья напоминают заостренное «зи», а «кор» и «на» мягко оплетают его, изгибаясь волной.

Я беру нужное количество монет из коробки с монетами и запасную на случай, если одну из них не примет машинка. Раньше меня злило, когда идеально круглые монетки не приводили машину в действие. Мама научила брать запасную. Она говорила: сердиться ни к чему. Если монету не принимает стиральная машина, ее примет сушка или автомат с напитками. Это нелогично, но так устроен мир.

Кладу монеты в карман, засовываю пакет с порошком в корзину для светлого, ставлю светлую корзину на темную. Светлая должна быть над темной. Это гармонично.

Я едва вижу коридор поверх корзин. Включив прелюдию Шопена в голове, направляюсь в прачечную. Как обычно, по пятницам там только мисс Кимберли. Она старая, с пушистыми седыми волосами, однако не настолько старая, как мисс Уотсон. Интересно, задумывается ли она о процедуре, продлевающей жизнь, или слишком стара для этого? На мисс Кимберли темно-зеленые трикотажные брюки и кофта в цветочек. Она всегда надевает это по пятницам, когда на улице тепло. Я стараюсь думать о ее одежде, а не о запахе прачечной. Резкий и противный, мне он не нравится.

– Добрый вечер, Лу! – говорит мисс Кимберли.

Она уже закончила стирку и перекладывает вещи в крайнюю левую сушилку. Она всегда использует именно ее.

– Добрый вечер, мисс Кимберли! – отвечаю я.

Я не смотрю – неприлично рассматривать женские вещи, среди них может оказаться нижнее белье. Некоторые женщины не любят, когда мужчины смотрят на их белье. Некоторые любят, и это сбивает с толку, но мисс Кимберли старая, и я не думаю, что ей хотелось бы, чтобы я разглядывал ее сморщенное розовое белье среди простыней и полотенец. Да и мне не хочется его видеть.

– Как прошла неделя? – спрашивает она.

Она всегда это спрашивает. Не думаю, что ей на самом деле интересно, как прошла моя неделя.

– Мне прокололи шины, – говорю я.

Она перестает складывать вещи в сушилку и смотрит на меня.

– Прокололи шины? Здесь? Или на работе?

Не понимаю, какая разница.

– Здесь, – говорю я. – Я вышел в четверг утром, а они все спущены.

Мисс Кимберли выглядит расстроенной.

– Прямо на нашей парковке? Я-то думала, тут безопасно!

– Было очень неудобно, – продолжаю я. – Я опоздал на работу.

– Но… вандалы… Прямо тут!

На ее лице выражение, которого я раньше не видел, – смесь страха и отвращения. Потом она сердито смотрит прямо на меня, будто это я виноват. Я отвожу глаза.

– Ну вот, хоть переезжай! – восклицает она.

Не понимаю: зачем ей переезжать, если мне прокололи шины? Ей шины проколоть никто не сможет, потому что у нее их нет. У нее нет машины.

– Вы видели, кто это сделал? – спрашивает она.

Вещи торчат из сушильной машины – выглядит неряшливо и неприятно, как будто еда, свисающая с тарелки.

– Нет, – говорю я.

Достаю светлые вещи из светлой корзины и загружаю их в правую стиральную машину. Добавляю порошок, аккуратно отмерив, потому что брать слишком много – неэкономно, а если взять слишком мало, вещи не отстираются. Опускаю монеты в прорезь, закрываю дверь, устанавливаю режим: стирка теплой водой, ополаскивание холодной, обычная стирка, – затем нажимаю кнопку «Пуск». Машина клацает, и вода с шипением течет по шлангам.

– Какой кошмар! – говорит мисс Кимберли.

Она заталкивает остатки в сушилку – движения у нее резкие. Что-то сморщенное и розовое падает на пол, я отворачиваюсь и достаю вещи из темной корзины. Кладу их в среднюю стиральную машину.

– Конечно, такому, как вы, не страшно! – говорит она.

– Какому «такому»? – спрашиваю я.

Раньше она так со мной не разговаривала.

– Вы молодой, – объясняет она. – Вы мужчина. Вам не о чем беспокоиться.