– Какой в этом смысл, если я останусь без работы? – спросил я. – Если я не найду работу…
– Лу, ты человек, уникальная личность. Это главное, вне зависимости от наличия работы.
– Я человек с расстройством аутистического спектра, – говорю. – Вот что главное. Мне нужно как-то жить. Если они меня уволят, куда я пойду?
– Многие теряют работу и находят новую. Если понадобится, ты тоже найдешь. Если захочешь. Ты можешь сам менять жизнь, не позволяя переменам падать как снег на голову. Как в фехтовании – ты инициируешь атаку или отражаешь.
Прокручиваю этот разговор много раз, стараюсь восстановить в памяти слова, выражения лица и тон, которым они были сказаны. Мне несколько раз посоветовали нанять адвоката, но я пока не готов разговаривать с незнакомыми. Будет тяжело объяснить ситуацию и свои мысли. Мне надо подумать.
Не будь я таким, какой есть, кем бы я был? Эта мысль и раньше приходила мне в голову. Если бы мне было легче понимать людей, захотел бы я слушать их больше? Умел бы я лучше разговаривать? А если научился бы – имел бы я больше друзей – может быть, даже нравился бы девочкам в школе? Пытаюсь представить себя ребенком – нормальным ребенком, болтающим напропалую с родственниками, учителями и одноклассниками. Если бы я был таким ребенком, давалась бы мне столь же легко математика? Были бы очевидны с первого прослушивания сложные хитросплетения классических композиций? Помню, как впервые услышал токкату и фугу ре-минор Баха… острое ощущение счастья. Смог бы я выполнять свою работу? Какую другую работу смог бы делать?
Во взрослом состоянии сложнее представить себя другим человеком. Ребенком я часто примерял разные роли. Мечтал, что стану нормальным и тоже научусь делать то, что так легко дается другим. Со временем фантазии померкли. Мои возможности были ограниченны, и границы очерчивали мою жизнь толстыми черными несмываемыми линиями. Нормальным я могу лишь притворяться.
Авторы учебников сходились лишь в одном – расстройство неизлечимо. Воздействие в раннем возрасте может смягчить симптомы, но суть проблемы никуда не денется. Суть проблемы я ощущал ежедневно – будто носил в груди большой булыжник, ощущая тяжесть и неудобство при каждом движении.
Как бы я жил без него?
Я перестал изучать собственную болезнь, когда окончил школу. Не учился на химика, биохимика или генетика… Хоть я и работаю в фармацевтической компании, я мало знаю о лекарствах. Мне хорошо знакомы символы, которые проплывают на экране моего компьютера, закономерности, которые я нахожу и анализирую, закономерности, которые создаю.
Не знаю, как учатся другие люди, но у меня есть собственный метод, и он всегда работает. Когда мне было семь лет, родители купили мне велосипед и попытались научить меня кататься. Для начала предлагали направлять велосипед, чтобы я сидел и крутил педали, и лишь потом учиться управлять самостоятельно. Я их не послушал. Мне было очевидно, что руление – самая сложная часть и надо начинать с нее.
Я возил велосипед по саду, ощущая, как вздрагивают, дергаются и вертятся ручки, когда колеса едут по траве или камням. Потом я сел на велосипед и ездил по саду, перебирая ногами, рулил, нарочно терял равновесие и восстанавливал. Затем я скатился по одной из дорожек, которая шла слегка под уклон, управляя рулем, оторвав ноги от земли, но держа их наготове. Затем начал крутить педали и больше ни разу не падал.
Главное – знать, с чего начать. Если начать с начала и идти шаг за шагом, обязательно придешь, куда нужно.
Если я хочу понять, как мистер Крэншоу собирается обогатиться за счет нового метода, необходимо понять, как работает мозг. Нужны не общие сведения, известные обывателям, а весь механизм работы. Мозг, как ручки велосипеда, управляет всем существом. Узнать бы состав экспериментальных препаратов и разобраться, как они действуют!
Из школьной программы я помню, что мозг – это серое вещество и ему необходимы глюкоза и кислород. В школе мне не нравилось слово «глюкоза». В нем слышалось слово «глюк», и мысль, что моему мозгу необходимы галлюцинации, была неприятна. Мне хотелось, чтобы мой мозг был подобен компьютеру, хорошо работал сам по себе и не допускал ошибок.
В учебниках писали, что аутизм – это нарушение работы мозга, и я чувствовал себя сломанным компьютером, который нужно отправить обратно в магазин или на переработку. Меня тоже пытались починить, снабдив новым программным обеспечением с помощью разных курсов и методик обучения, однако это не помогло.
XI
Слишком многое случается слишком быстро. Иногда кажется, что события быстрее скорости света, хоть я знаю, что на самом деле это субъективное восприятие, а не объективная реальность. Словосочетание «объективная реальность» я встретил в одном из научных текстов в интернете. «Субъективное восприятие», говорилось в тексте, это то, как выглядит реальность с точки зрения определенного человека. С моей точки зрения, слишком многие вещи происходят так стремительно, что я не вижу, как они происходят. Я не успеваю их осознать – мое осознание опаздывает, отстает, как свет от тьмы.