Скрещение судеб

Сколько он ехал из Москвы в Ташкент? Наш эшелон шел одиннадцать дней, но мне повезло, я попала в привилегированный эшелон – увозили из Москвы Академию наук, и самым старым в поезде был президент Академии Владимир Леонтьевич Комаров, самым молодым – Митька Тарасенков, ему было шесть недель. В нашем вагоне был собран весь цвет тогдашней кинематографии: Эйзенштейн, Пудовкин, Трауберг, Рошаль, Александров, Любовь Орлова, и проводник на остановках хвастался: сколько пассажиров перевозил на своем веку, но чтобы ехали вместе и сам «Броненосец “Потемкин”», и «Юность Максима», и «Веселые ребята», и «Цирк» – такого еще не бывало! Главное, конечно, были «Цирк» и «Веселые ребята». За одну улыбку Орловой и за песенку, спетую ею, начальник станции готов был сделать все что мог; правда, мог он не так уж много, но все же появлялся откуда-то давно списанный, старый, пыхтящий, дымящий паровоз, и нас с запасных путей, на которых мы простояли бы неведомо сколько, дотягивали до следующей станции, а там повторялось все сызнова. И, должно быть, по селектору передавали, что именно в нашем вагоне едет Любовь Орлова, потому что на полустанках, где поезд задерживался минуту, даже ночью проводника окружали молодые любители кино, умоляя показать Анюту из «Веселых ребят», Дуню из «Волги-Волги», Марион из «Цирка»! Так, благодаря Орловой (киношники ехали в Алма-Ату и где-то в Азии нас покинули), мы добрались до Ташкента за одиннадцать дней. А в общежитии пединститута, где нас поначалу разместили и куда каждый день прибывали москвичи с фабрик, заводов, из Военной академии имени Фрунзе, мы узнавали, что тащились их эшелоны по двадцать пять, а то и тридцать дней.

Ташкент уже трещал от напора эвакуированных. Были заняты помещения институтов, школ, школы работали в три смены, институты теснились в одном здании, уплотнялись учреждения, жилые дома. А эшелоны все шли и шли, и не только с плановыми эвакуированными, которых Ташкент обязан был обеспечить жильем и помещениями для предприятий, но в Ташкент еще устремилась масса людей самотеком, так называемых «диких», бежавших от немцев, от бомбежек, от страха военной зимы, голода. «Ташкент – город хлебный»! Был такой роман Неверова, написанный еще в 1923 году… И теперь целый палаточный городок, огромный «цыганский» табор, вырос вдоль железнодорожных путей перед самым Ташкентом. Только в таборе этом цыганята все были белоголовые, белобрысые, и палатки, крытые одеялами, простынями, и женщины, явно горожанки, неловко справлялись с саксаулом, пытаясь на двух кирпичах сварить еду, вскипятить чайник. Этих приезжих Ташкент не вмещал! Им предлагали кишлаки, куда они боялись ехать, или надо было отправляться дальше, в другие города, но и в другие города нужно было направление. И «дикие» чего-то ждали, на что-то надеялись, а кто половчей и побогаче, дав взятку, все-таки оседал в Ташкенте…

А на улицах Ташкента – москвичи, ленинградцы! Знакомые в жизни, знакомые по кинолентам, знакомые по портретам в журналах – Тамара Макарова, кинозвезда с мужем режиссером Сергеем Герасимовым; грузный, брюзжащий, всегда с трубкой во рту Алексей Толстой со своей элегантной Людмилой; старый сказочник Корней Чуковский; Раневская, широко, по-мужски, шагая, пройдет и бросит на ходу какую-нибудь острую реплику; а позже Анна Ахматова еле заметным кивком головы даст понять, что заметила; Лавренев с женой; Володя Луговской; вдова Булгакова Елена Сергеевна… Ленинград, Москва!

А Ленинград уже окружен. Немцы подошли к самой Москве, и на московских окраинных улицах взрывают асфальт, выковыривают булыжники, строят баррикады, готовят город к уличным боям. Столица уже объявлена на осадном положении…