Скрипка Страдивари, или Возвращение Сивого Мерина

Возмущению Мерина, казалось, не хватило пределов начальственного кабинета: готовый затопать ногами, закричать, наброситься на полковника с кулаками – пусть навсегда увольняют после этого из органов, но больше подобного издевательства терпеть невмоготу – он сделал попытку выскочить из кресла, но Скоробогатов его решительно остановил:

– Все! Хватит об этом! Все! Посудачили и будет! Мне надо знать меру, тебе научиться понимать шутки, даже если они не очень удачные. Все! – Он нажал кнопку селектора. – Валя, ко мне в три должен подойти Цыплаков… а, ну очень хорошо, пусть подождет. – И кивнул Мерину: – Давай, Сева, дальше и так же подробно.

Надутый сотрудник уголовного розыска непозволительно долго, как ему самому показалось, собирался с мыслями, наконец заговорил:

– Дальше было так. Она меня дураком назвала. «Дурак, – говорит, – уходи отсюда». Я говорю: «Никуда я не уйду, я здесь по делу, убили человека, Игоря Каликина, я это расследую, если не хочешь помогать – не надо». Она как про Каликина услышала – опять говорит: «Хочу». Я говорю: «Что хочешь?» – «Помогать». – «Ну так помогай, – говорю – а не дурдом устраивай». Она опять говорит: «Дурак», но уже не зло, а как-то даже нежно, ну так мне показалось. Мы спустились вниз на веранду, она говорит: «Чаю хочешь?» Я отказался, говорю: «Давай подробно про коробки». Так вот, оказалось, что накануне к Надежде Антоновне, ее матери, приходила Лерик, жена Марата, мать Антона… Она не частый гость в доме после того, как ушла от Марата, а тут пришла, они долго сидели в комнате Надежды Антоновны, спорили, кричали даже, слов Тошка не могла разобрать, а когда вышла в коридор и стала подслушивать, поняла, что речь идет о каком-то серебре, которое надо спрятать. Надежда Антоновна не хотела, а Лерик упрашивала, говорила, что ее никто не заподозрит, а вот у них, у Лерика с Аммосом, как раз могут возникнуть неприятности, после московской кражи у них могут сделать обыск, а серебро это – подарок композитора им с Маратом на свадьбу и его могут конфисковать, никому ведь не докажешь, что это подарок. Потом Лерик кричала, грозила, что всем что-то расскажет, она, мол, знает, что у Твеленевых родственник – враг народа нереабилитированный…

– Стоп-стоп-стоп, это еще что за родственник? – Скоробогатов открыл глаза и всем телом подался вперед.

– Не знаю пока, Юрий… ой, простите, не знаю пока. Надеюсь узнать через Марата.

– Добре. Дальше.

– Дальше Тошка говорит, что Надежда Антоновна согласилась, она слышала, как та сказала: «Ладно, запихни под оттоманку». А на следующий день Тошка туда залезла и обнаружила вместо серебра этих японских уродцев.

– Она кому-нибудь об этом рассказала?

– Говорит, никому, хотела утром с матерью поговорить, но та спала. А после школы пришла – ее нет, тут я появился, никаких шагов в комнате матери она не слышала.

А с Лериком было так.

Когда Мерин, сухо попрощавшись с Тошкой, двинулся к выходу, та закрутилась у него под ногами, из кожи вон чуть не завылезала в желании угодить, залебезила, как могла.

– Ну хочешь я тебя ей представлю?

– Спасибо – ни в коем случае.

– Почему, Севочка?

– Экспромт всегда лучше.

– Не скажи – иногда важна преамбула.

– Когда, например?

– Например, в любви.

– Господи, ты-то откуда знаешь? У тебя даже мозги девственны, не говоря ни о чем другом.

– Дурак.

Они только что, может быть, впервые в жизни преодолели безумное невладение своими желаниями, только что, обнявшись, как одно целое, стояли на краю манящей бездны, страх перед которой давно уже истомил их молодые, не испытавшие погибели в этой бездне тела.

И в очередной раз празднуя над собой ненужную викторию, они тем не менее как молодожены после первой брачной ночи стеснялись смотреть друг на друга.

– Я пошел.

– Когда увидимся?

– Никогда.

– Я рада.

– Никогда – в этой комнате.

– В какой? В маминой?

– Да.

– А в какой?

Он молчал.

– В какой? В какой?

– В другой. Когда подрастешь.

– Ты что – совсем дурак? При чем здесь это?

Он молчал.

– Ну скажи что-нибудь.

– До свидания.

Она постояла минуту с опущенной головой, развернулась и побежала в дом.

Мерин дошел до конца улицы писателя Паустовского, повернул налево и остановился перед домом № 7 как раз напротив твеленевской дачи, только с обратной стороны. Добротный высокий забор, резные металлические ворота, калитка. Он позвонил. Первой откликнулась невидимая собака – тявкнула вяло, беззлобно, скорее по привычке нежели от любопытства.

Потом заговорил домофон: «Здравствуйте. Вам кого?» – «Здравствуйте, мне бы хотелось повидать Валерию Модестовну Твеленеву». – «Представьтесь, пожалуйста». – «Моя фамилия Мерин Всеволод Игоревич. Я следователь, веду дело о краже в московской квартире на Тверской улице». Аппарат помолчал, похрипел совсем как старый недовольный жизнью дачник, затем задал вопрос, который ввел Мерина в некоторое замешательство: «И что?» Разговаривать надо было, если он хотел добиться хоть какого-то результата, максимально вежливо, и Сева сказал: «Вот и все». Домофон еще на какое-то время затих и уж совсем хамским тоном произнес: «А от меня-то что вам надо?»