Скверное дело

— Ведь Кульбитин Павел Николаевич, — пояснял Балабуев, — был с Иваном Михайловичем в дружеских отношениях. Это для нас — работа, а для Ивана Михайловича — личная потеря. Потому его пожелание найти преступника я воспринял, как личную просьбу. Это теперь мы счастливо встретились, а тогда прямо с больничной койки прозвучало, можно сказать, как последнее напутствие. Найти и обезвредить. Я так и воспринял.

— Это правда. — Подтвердил Игорь Маркович.

— Зато теперь, когда вот так сидим… однако… видите, как получается…

— Но и чрезмерно торжествовать не следует. Силы моего клиента, сами понимаете, подорваны болезнью… Давление подскакивает…

— И я не заинтересован. Это так, для знакомства. Леонид Германович, будь другом, налей Боржоми. А мы, господа, давайте начнем. За господ не извиняюсь, так теперь у нас принято. А если что: тамбовский волк, тебе господин… По моему, удачно. Игорь Маркович, располагайтесь удобнее. Что вы на самом краешке устроились?

— Именно потому, что пора начинать.

— В каких отношениях, Иван Михайлович, вы были с Кульбитиным? Ясно, что в дружеских. Но, может быть, каких иных? Деловых, в частности.

— Не состоял… или, что в таких случаях говорят…

— Неважно, что говорят, важно, что не состояли. Я почему спрашиваю. Павел Николаевич, как оказалось, позволял себе инициативу проявить в хозяйственных делах. Проекты затевал. Видите, вашу дочь решил возвести, так сказать, на пьедестал.

— Не скрою, Павел Николаевич симпатизировал моей дочери. Как, впрочем, и Плахов Алексей Григорьевич. Что же тут удивительного, если, как вы говорите, пьедестал.

— Ничего удивительного. Прямо скажу, можно поздравить. И вас, как отца. Но ведь такой бенефис денег стоит.

— Павла Николаевича инициатива. Хоть встретила мое одобрение. И поддержал материально по мере скромных возможностей. Хотелось Машеньку порадовать. Она, вы, наверно, знаете, Византией с детства увлекалась. Даже вплоть до болезненной формы.

— А Павел Николаевич знал о болезненности?

— Не только знал, но проявлял большое участие. Со мной, ведь, сами понимаете…

— Понимаю. Но вот по поводу скромных возможностей. Завод в городе Купцовске трудится не без вашего участия, как одного из важных членов Правления ЗАО (для тех, кто еще не знает: закрытое акционерное общество). Дело не в доходах, просто хочу оттенить свойство…

— Странно ставите вопрос. — Вмешался Игорь Маркович. — Можно подумать, вас интересует имущественное положение Ивана Михайловича. Если так, то совершенно напрасно.

— И я о том же. — Подхватил Валабуев. — Просто уточнить. Заслуженный человек. Гордиться можно. Это раньше было как-то не принято. Ложная скромность. Зато теперь…

Вмешался сам Берестов. — Мне много не нужно. А дочь после меня пусть распоряжается.

— Моя мысль! — Подхватил Валабуев. — Просто хотел на резкость навести для ясности. Но разве вы с Кульбитиным… Кстати, тут до вас иностранный гражданин Антонян побывал. Буквально, на вашем месте. С удовольствием вспоминал Павла Николаевича и вас…

— Позвольте. — Берестов задвигался.

— Да, да. — Подтвердил Валабуев. — Деловой человек, но обещал в наших краях задержаться. Сам вызвался. Так что сможете иметь удовольствие…

Никакого удовольствия эта новость Ивану Михайловичу не доставила. — Какой Антонян? — Это Берестов спросил, а Сперанский ринулся в бой.

— Я категорически возражаю…

— Сергей Сидорович… — дружески подсказал Балабуев…

— Господин следователь, я против ведения разговора подобным тоном. Иван Михайлович находится здесь в качестве свидетеля…

— Только так. — Тут же подтвердил Балабуев. — С лучшими намерениями. У меня недавно дочь Ивана Михайловича побывала, вот там пришлось пережить… не скрою.

Видно, Сергей Сергеевич, как опытный боец, постоянно меняет направление атаки, ищет слабое, уязвимое место. Вот и сейчас, не добившись реакции на свои слова, он добавил вскользь.

— Очень богатым человеком оказался покойный Павел Николаевич.

— Позвольте, а вы видели это богатство?

— Откуда. Сразу не проявится. Но были люди, которые в курсе. У меня и протокол есть. По итогам коммерческой деятельности. С кем так повезло, вот вопрос. Многие бы не отказались. И согласитесь, повод убедительный, за что жизни лишают. Причем, не скажешь, что только в нашем Отечестве, хулиганы-пьяницы, трах-бах, кирпичом по голове. Во всем мире так. А мы ведь мировых стандартов достичь хотим. Я, вот, недавно конспекты студенческие перебирал. Буквально на каждой странице. Шерше ля фам. Почерк еще детский, трогательный. Удивился. Поверите? Как время вперед скакнуло. Теперь эта ля фам… Я ведь, Иван Михайлович, с вашей дочерью обсуждал. — Берестов вновь отмолчался, и Балабуев (разочарование, если и было, не показал) вернулся к прежней теме. — Плахова я опросил. Не он. Слабый, откровенно говоря, человек. Можете мне поверить. Романтик. А к деньгам особое отношение нужно. Это только Император римский говорил, что не пахнут. А наши энтузиасты подхватили. Еще какой аромат. Никакая Шанель не сравнится, хоть за ухом, хоть в другом месте. Потому вы меня, Иван Михайлович, и заинтересовали.