Читаем Сквозь испытания огнём полностью

Сквозь испытания огнём

Народ Зибедии был яростно предан всей семье своего великого герцога, но Франческа была ребенком в семье, когда Хоуил Чермин стал их сеньором. Она выросла в Кармине, и жители Зибедии относились к ней так же — и так же яростно — как к своей собственной дочери, как весь Теллесберг относился к Эйлане или Черейт к более молодой Шарлиэн. Однако они также обнаружили, что их великие герцог и герцогиня, уроженцы Чариса (и их семья), делают все по-своему. И поэтому, поначалу неохотно, большинство Зибедии приняли помолвку, как только стало ясно, что сын ненавистного Гектора ухаживает за племянницей их великого герцога со всеми подобающими приличиями… и что она вовсе не против этого брака.

И было трудно — нет, невозможно — придумать более политически эффективную невесту для Дейвина. Как и у самой Эйланы, за пределами самого Чариса не было реальных династических кандидатов. И символизм вступления сына Гектора в брак с правящей династией Зибедии не мог быть потерян ни для одного зибедийца или корисандца. Для меньшинства зибедийцев, которые никогда не простили бы Корисанду или корисандцев ни при каких обстоятельствах, это только сделало пилюлю более горькой, но для их собратьев это представляло собой способ исцелить прошлое.

<Не думаю, что Нарман простил себя за то, что не увидел прихода Дейвина и Франчески,> — сказал теперь Корин. <И знаю, что это застало папу врасплох. Однако он довольно быстро пришел в себя, не так ли?>

<На твоем отце мухи не засиживаются,> согласилась Нимуэ с бульканьем мысленного смеха. <И он не дурак. Как только он убедился, что Франческа не привезет никаких кинжалов в свой медовый месяц, он был полностью за это!>

<И она будет хороша для него,> сказал Корин. <Не говоря уже о том факте, что они с Айрис всегда ладили, как в горящем доме. Трудно увидеть в этом какой-либо недостаток.>

<По крайней мере, никто, вероятно, не будет ждать, чтобы взорвать их за пределами церкви, как на другой свадьбе в Мэнчире, которую я могла вспомнить,> ответила Нимуэ немного более мрачно, и он крепче обнял ее, вспомнив тот ужасный день. Ее воспоминания на самом деле были воспоминаниями Мерлина Этроуза, поскольку в то время ее не существовало, но это не делало их менее реальными. Иногда он задавался вопросом, как интерфейс Мерлина повлиял на «ее» воспоминание о том, как его повалило на землю с ранами, которые оставили на его лице такие ужасные шрамы. Для него самого физические шрамы были ничем по сравнению с болью, которую он испытал — полное, сокрушительное чувство горя и личной неудачи — когда он увидел, как смертельная шрапнель скосила его двоюродную сестру и ее нового мужа на самых ступенях Мэнчирского собора, несмотря на все принятые им меры защиты.

— Нет, на этот раз этого не случится, любимая, — сказал он ей. <Во-первых, потому что никто в Мэнчире не ненавидит ни одного из них. И, во-вторых, потому что на этот раз мы с тобой задушим этот собор собственными сенсорными пультами. Никто не заразится микробом через систему безопасности, которую я устанавливаю для этой свадьбы!>

<Хорошо!> — ответила она, прислоняясь к нему, и он улыбнулся, поцеловав ее в прядь волос, а затем оглянулся на это стадо детей. На это обещание, как Дейвин и Франческа, о грядущем будущем.

Может быть.

Его улыбка исчезла, когда напоминание прошло через него, но это было то, что пришло в голову всем им в эти дни. Это часто приходило им в голову.

И это настоящая причина, по которой мы собрали так много членов племени на день рождения Ниниэн, — подумал он. — Потому что тиканье этих часов становится все громче и громче.

Меньше чем через семь месяцев наступит июль. Июль 915 года. Июль, в который возвращение «архангелов» может убить каждого человека на этой террасе.

Яркое солнце на мгновение показалось холодным, и его глаза стали мрачными и жесткими. Но только до тех пор, пока он не посмотрел поверх детей туда, где Мерлин и Ниниэн Этроуз стояли, наблюдая за своей дочерью. Мерлин поднял глаза, как будто почувствовал взгляд Корина, и их глаза встретились. Они задержались на мгновение, а затем Мерлин кивнул.

Корин поняла, что в этом кивке было большое утешение. Не потому, что он думал, что даже Мерлин сможет победить орду возвращающихся «архангелов», а потому, что это был кивок Мерлина Этроуза. И потому, что глубоко внутри, несмотря на все, что Корин Гарвей узнал о Федерации, об Эрике Лэнгхорне и о шансах против них, и несмотря на то, чего могла бояться его голова, его сердце знало лучше. Это было сердце, которое мыслило не бездушными числами, не холодно рассчитанными шансами. Это было сердце, которое видело более глубокую реальность за пределами «истины» и «неизбежного».

И это было сердце, которое знало, что Нимуэ Элбан сознательно и намеренно пошла на смерть за тысячу лет до рождения Корина Гарвея только не для того, чтобы сейчас потерпеть неудачу.