Сквозь седые хребты

После горячего чая Алексей, несмотря на усталость, заснул не сразу. Что-то заныло в душе после вечернего разговора с Северянином. «В жизни хотеть жизни», – назойливо вертелась в голове засевшая в сознание фраза. Слушая мерный храпоток уснувшего товарища, Алексей начинал мысленно уверять себя в том, что Куприян Федотыч, пожалуй, прав. Прав в том, что, действительно, он, инженер Покровский, конечно же, мечтает о скором или не таком скором, но возвращении домой. А именно – в Петербург. Тешит себя всякий раз тем, что все это временно, что впереди последний этап большой пути, проделанного до него точно такими же инженерами, имена многих из которых со временем канут в безвестность. А пока все это временно? «В жизни хотеть жизни»… Значит, вернуться под вишни и липки? Сон незаметно сморил Алексея. И все мысли отодвинулись и затихли.

*

Под громкие команды десятников рабочие укладывали в насыпь шпалы. Поверху длинными специальными клещами затаскивали тяжелые рельсы. Из ящика вынимали и раскладывали на земле костыли.

– Раз-два взяли! Еще взяли!

Наверное, эти команды придавали людям больше сил. Без команд работа бы не спорилась так ладно и сноровисто.

Погода не баловала щедростью солнца, но рабочие поснимали верхнюю одежду. По лицам струился обильный пот. Далеко окрест раздавались гулкие удары путейских молотков.

С просеки, где разделывали лес, подвозили свежевыструганные шпалы. Те, кто рубили просеку, сделали в свое время необходимые запасы бревен. Там, где работала первая артель лесорубов, следуя намеченным маршрутом, теперь оставались длинные штабеля очищенных от сучьев деревьев. Наиболее подходящей для производства шпал древесиной считалась лиственница. В условиях местного климата она служила долго. Могла пролежать в железнодорожной насыпи несколько десятков лет. На лесосеке специальная артель тесала шпалы. Рельсы и крепежный материал подвозились с базы, которая располагалась в нескольких верстах на разъезде. Там с платформы разгружали все необходимое. Длинные рельсы. В тяжеленных ящиках костыли, болты, накладки и подкладки. Паровоз ежедневно пригонял состав из нескольких железнодорожных платформ с Часовинской пристани, где на реке Шилке выгружались свежие баржи.

– Стой, рас-с-такая! – кричал на лошаденок разгоряченный с красным от напряжения лицом возчик. Он топтался возле телеги. В ней стояли ящики с крепежным материалом.

– А ну-ка, взяли! Все вместе взяли! Еще раз! – по-прежнему, неслось с насыпи.

Отмахиваясь от полчищ комаров, рабочие затаскивали, вцепившись в железо путейскими клещами, очередной рельс. С помощью ломиков переворачивали рельс подметкой на разложенные шпалы. После зашивки колеи с помощью тех же ломов делали рихтовку рельсошпальной решетки. Следом шли рабочие, вооруженные длинными металлическими штырями с расплющенными в виде лопаточек внизу концами. Они штопают путь, то есть, забивают в оставшиеся под шпалами пустоты мелкие камешки и песок. Монтировка железнодорожного полотна требует тщательности, основательности и прочности. И снова продолжается раскладка шпал, рельсов. Зашивка. Ахают молотки, вгоняя в свежую древесину отливающие синевой каленые костыли. А позади, в сотне саженях, идет по готовому пути инженер Покровский, проверяет горизонт полотна специальным измерительным инструментом.

…С приходом очередного состава с пристани Алексею передали письмо. Петербургский обратный адрес.

«Здравствуй, милый Алеша!

Третьего дня по приезду с занятий домой узнала, что лежит от тебя послание из Сибири. Целое большое письмо. Теперь мне порою, кажется, что после твоего отъезда прошла целая вечность. И при том, разумеется, глупо спрашивать, насколько долго продлится твоя командировка, поскольку времени прошло совсем ничтожно.

Ты сообщаешь, что условия там довольно сносные, и постепенно приходится привыкать к новому укладу действительности. Прошу тебя писать подробно, дабы я смогла иметь полное представление о далеком крае в Сибири, который ты называешь Забайкальем. Однако ж, прекрасно, если люди там хорошие. Это очень даже замечательно. Пиши, как можно чаще, хотя понимаю, что на частую почту надеяться не приходится, поскольку слишком далеко отсюда твое Забайкалье. Уже одно название этого края впечатляет. Представляю что-то раздольное, необъятно обширное… Несмотря на безумно долгую почту, пиши почаще. Вот видишь, я уже невольно повторяюсь. А все потому, что жду с нетерпением каждую весточку…»

Письма от Ирины Потемкиной Алеша обычно перечитывал несколько раз. Уже вечером при керосиновой лампе вынимал и открывал потертый от долгого пути конверт. И даже, когда зимовье погружалось в темноту и Куприян Федотыч видел третий сон, Алеша, лежа на жестком тюфяке, набитом колючей сухой соломой, бережно трогал почтовую бумагу.