Слабость Виктории Бергман

– Герт? Но ведь все его знают! Он такой умница! Лучший полицейский Швеции. Странно, что вы, полицейский, этого не знаете. Кстати, зачем вы здесь? Я ничего не сделала.

– Ничего страшного. У меня просто есть несколько вопросов, и я был бы рад, если бы вы на них ответили, если сможете.

Такой умница, подумал он. Вот же срань господня. Братец Знайка, Герт Берглинд.

– Ханна и Йессика. А как их фамилии?

Его удивляло, что женщина, несмотря на свое состояние, так легко пошла на разговор. Если только сказанное ею – правда. Смогут ли они с Жанетт вообще, чисто юридически, сослаться на эту беседу в расследовании? Этого Хуртиг не знал, но идеюдругую разговор с Аннет мог дать.

– Ханна Эстлунд и Йессика Фриберг. И я забыла назвать Регину, и ее сына, и Фредрику тоже.

Снова прямой ответ, подумал Хуртиг.

– Отлично, – похвалил он, записывая имена. Вся сигтунская банда. Убиты все, кроме самих убийц, Ханны Эстлунд и Йессики Фриберг. Нет, все, кроме одного, понял он, записывая последнее имя.

– А Виктория Бергман? Она тоже приедет?

Аннет Лундстрём удивленно взглянула на него.

– Виктория Бергман? Нет, зачем ей туда?

Квартал Крунуберг

– Рапорты Шварца, Олунда и Хуртига готовы, жду только твой, – сказал шеф полицейского управления Деннис Биллинг, когда Жанетт встретила его, направляясь к себе в кабинет. – Но у тебя, может быть, есть дела поважнее, чем рапорт?

Жанетт слушала его вполуха – она все еще думала об увиденном в морге.

– Нет, почему же, – ответила она. – Вы получите его в течение дня и сможете переслать фон Квисту завтра утром.

– Прости за резкость, – извинился Биллинг. – Вы молодцы, быстро раскрыли дело. Если бы затянули, в газетах бы все выглядело не так здорово. И потом этим делом фон Квист не занимается. Он на больничном, и пока он не вернется, дело будет вести кто-нибудь другой. Спешки нет никакой, поскольку преступники, так сказать, вне зоны доступа. – Шеф улыбнулся.

– Хотите сказать – обрели амнистию в вечном пламени? – Жанетт поддержала насмешливый тон, но тут же пожалела – она знала, что супруга шефа практикует пятидесятничество. – Может быть, а может, и нет. Но, кроме лимба, им надеяться не на что.

– А что стряслось с фон Квистом? – Жанетт не хотелось вдаваться в теологические дискуссии с начальством. Когда она в последний раз видела прокурора, тот выглядел как обычно и не жаловался ни на какие хвори.

– Наверняка что-то с желудком. Скорее всего, язва – так он сказал, когда звонил. Ничего удивительного, учитывая, сколько он работает. День и ночь, и в будни, и в праздники горит свет над озером Клара. Отличный парень этот Кеннет. Когда я говорил с ним вчера, у него был такой усталый голос!

– Лучший из нас, – высказалась Жанетт и сделала несколько шагов по коридору, точно зная, что ирония ускользнула от внимания Биллинга.

– Да, он, черт побери, лучший, – совершенно серьезно отозвался Биллинг. – А теперь полезем обратно в шахту.

– В каком смысле?

– В таком, что теперь, когда обнаружился еще один убитый мальчик, мы снова открываем дело. Хуртиг останется у тебя. Олунд и Шварц под рукой, если не будет дел поважнее.

Поважнее? – подумала Жанетт. – Мое расследование открыли только потому, что иначе оно будет выглядеть не так красиво. – То есть мы – косметика? – спросила она, открывая дверь своего кабинета.

– Нет, что ты. – Шеф помолчал. – Хотя да, можно и так выразиться. Косметика. Черт, Жан, иногда ты соображаешь как надо. Стоит запомнить. Косметика.

Жанетт оставила дверь кабинета открытой, чтобы видеть, когда Хуртиг вернется из больницы. Ей было страшно интересно, что рассказала Аннет Лундстрём. Поняв, что Хуртига не будет еще долго, она решила все же закрыть дверь и засесть за работу.

Жанетт взглянула на фоторобот, приколотый к доске для объявлений над письменным столом. Рисунок ничего ей не говорил, за исключением того, что мог представлять кого угодно.

С таким же успехом это может быть и женщина.

Когда эта мысль пришла Жанетт в голову, фоторобот стал странно неясным. Должны же быть какие-то особые приметы? Ну конечно, на изображении были два родимых пятна – одно на подбородке и одно на лбу. Это то, на что девочка обратила внимание?

Когда-то Жанетт читала про эксперимент, во время которого компьютер анализировал самый знаменитый в мире портрет, “Мону Лизу” Леонардо да Винчи. На выходе получилось, что в лице Моны Лизы восемьдесят три процента радости, девять процентов отвращения, пять процентов страха и три процента злости или что-то вроде того. Портрет, висящий перед Жанетт, в ее глазах на девяносто восемь процентов состоял из ничего и на два процента – из родимых пятен.

Рассматривая фоторобот, Жанетт позвонила Иво Андричу, чтобы попросить исследовать квартиру Ульрики Вендин более тщательно. Хорошо бы сделать это поскорее. Слушая гудки, Жанетт думала о том, что Ульрика рассказала про изнасилование в гостиничном номере: что ее накачали наркотиками и что Лундстрём снимал изнасилование на камеру.