Сладкая песнь Каэтаны

Себастьяна вдруг почувствовала свои годы. Ей казалось, она осиротела: ее покинула любовь, совсем недавно сулившая ей доброе имя и богатство.

– А нам, Виржилио? – деликатно упрекнула она учителя, надеясь, что он сразу же опомнится. Однако учитель продолжал читать, словно был с ней незнаком. – Так что же с пятью минутами, которые вы дали Франсиско?

Франсиско, подававший учителю виски, кивнул в сторону Себастьяны. Умоляющий взгляд ее убедил Виржилио, что они действительно знакомы. Тогда он небрежным жестом поправил пиджак и продолжил сцену с того места, на котором прервал ее.

– Я не из тех, кто забывает о своих обещаниях, тем более если речь идет о чести дамы!

Начал вставать со стула с ужасающей медлительностью, оправдываясь артрозом. Боль сковывала его движения, не позволяла жить в таком ритме, в каком он хотел.

Виржилио снова взглянул на часы. Чертов Полидоро, который беспокоился о стрелках часов больше, чем о своей предстательной железе, никудышной из-за прожитых лет и необузданных страстей, теперь изменял себе и бросал его одного в окружении врагов.

– Так ладно, Франсиско, судьба вам благоприятствовала и предоставила восемь минут вместо пяти. Теперь для вас единственное утешение – показать себя благородным человеком.

И Виржилио часто заморгал, ожидая, что Франсиско в знак благодарности за его терпение и снисходительность тут же извинится перед проститутками.

Буфетчик, которого вечно упрекали в раболепии, решил впервые отомстить за дурное обращение, неизбежное зло при работе в баре. Зубочистка исчезла из его рта.

– Не откажусь ни от одного своего слова. Хотел бы я посмотреть, кто это вышвырнет меня отсюда.

Посетители, почуяв запах крови, вознамерились лицезреть сражение, а Джоконда и Три Грации заняли круговую оборону с учителем в центре с такой готовностью, что Виржилио окончательно стряхнул с себя вялость. Он был тронут тем, как эти женщины были благодарны ему за ласки, на которые он не скупился в постели любой из них.

– Я поступлю как Леонид с тремя сотнями спартанцев под Пелопидами[26], которые предпочли смерть в неравном бою жизни под персидским игом. Я не дрогну перед человеком, что стоит перед вами, перед этим достойным представителем сил обскурантизма.

Виржилио затягивал свою речь, чтобы подоспел Полидоро. Просто немыслимо, чтобы он задержался еще хоть на минуту.

Франсиско прервал его тирады хохотом. По счастью, большинство присутствующих были на его стороне, особенно те, кому он подавал двойную порцию за цену одной.

– Я всегда был мужчиной, только мне не давали возможности доказать это, – возгласил он так громко, чтобы слова его разошлись по городу и без его помощи.

Перед лицом опасности учитель закрыл глаза, пытаясь погрузиться в забвение, близкое сну, но снова вернулся почти в бодрствующее состояние, когда услышал знакомый баритон:

– Что тут за крик?

Этот голос заставил всех в зале умолкнуть, и Виржилио, словно расколдованный, открыл глаза. Полидоро подошел к нему и выразил сожаление по поводу десятиминутного опоздания и ущерба, который ссора нанесла, видимо, обеим сторонам.

– Слишком много мужчин развелось в наших краях, – упрекнул он буфетчика.

Тот сделал вид, что не заметил Полидоро, в полутьме он ощупывал столики в поисках подноса, оставленного в момент вторжения отряда проституток.

Посетители сразу успокоились и выпили за Бразилию, которой предстояло завоевать кубок Жюля Риме. Франсиско, переходя от столика к столику, подавал щедрые порции.

Полидоро прошел по залу, он не мог решить, куда сесть, так его смутило присутствие женщин. Джоконда заметила его смущение. Он был представителем общества, которое высасывало из них соки без единого слова благодарности за доставленное удовольствие.

– Хорошо, что вы пришли, Полидоро.

И Джоконда указала Полидоро на стул между Пальмирой и Себастьяной, чтобы он отдышался, ибо дыхание его с трудом вырывалось из заросших волосами ноздрей. Полидоро отказался.

– Могу я узнать зачем?

– Настала пора объявить, что мы теперь актрисы.

Ощущая поддержку своего воинства и помня о недавних прерогативах, Джоконда вызывающе поправила локоны. Диана встала и зааплодировала, за ней – ее подруги. Сидевшие за столиками поддержали, и поднялся всеобщий гвалт.

Полидоро провел рукой по лицу: пробившаяся к вечеру щетина на щеках старила его. Не хватало духу спорить с Джокондой. Он побаивался горечи, накопившейся в душе этой проститутки, которая горела жаждой мести из-за того лишь, что для нее, как и для него, Каэтана вернулась с опозданием на двадцать лет.

– Актрисы мы или нет? – продолжала она, уперев руки в боки.

Полидоро прокашлялся: голос иногда отказывал.

– Обслужите дам, Франсиско, – приказал он. Посмотрел на Джоконду, ожидая одобрения. Но та, живя с Тремя Грациями в новом для них мире, бросила ему вызов и ждала ответа.

– Они на самом деле великие актрисы. Скоро дебютируют, – сказал Полидоро.

Помолчал. Последней фразой он честно попытался воздать Джоконде должное.

– Что-нибудь еще? – Глаза его потемнели от скрытого гнева.