Сладкая песнь Каэтаны

– Пускай позлятся. Что мне их – через окно вытаскивать? Так я не пожарник, а полицейский чин! – Начальника полиции особенно раздражал форменный пиджак Мажико с золочеными нашивками на плечах и рукавах, с воротничком, лоснящимся от долгого употребления.

– Тогда распорядитесь освободить подход к лифту, загроможденный тюками и чемоданами. Не знаю, сколько уж раз багаж Каэтаны путешествует то вверх, то вниз, – сказал Мажико не то мятежно, не то смиренно.

В тот день начальник полиции столкнулся с необычными обстоятельствами. Он увидел с близкого расстояния, как простая бытовая ситуация осложняется в отсутствие Полидоро. И в то же время Нарсисо в полной мере насладился ощущением власти, дающей ему, как представителю закона, право вторгаться в дома, дурно обращаться с преступниками и подозреваемыми. Он даже может упечь за решетку самого Полидоро и ему подобных.

Нарсисо вдохнул благотворного воздуха власти вдали от губительного воздействия Полидоро, от которого он время от времени получал жалкие подачки, тем самым обрекая себя на вечное раболепие. Никогда Полидоро не выделил ему куш, на который можно было бы купить квартиру у пляжа Копакабана, чтобы вывозить туда честолюбивых членов семейства, а мелочь лишь подвергала опасности его честь и карьеру. И просыпался он с сыпью на затекших ногах, вены на которых вздувались от переедания и неудовлетворенности.

Нарсисо затянулся черным дымом контрабандного табака. Жизнь казалась ему мрачной, а последние недели условия существования казались ему тяжкой ношей, от которой мнется одежда, придавая ему еще более нескладный вид.

– В этом случае я посажу в тюрьму не вас, а Каэтану. Она – виновница нарушения порядка, – сказал Нарсисо, наклонив голову. И он подумал о своей жене. Когда он приходил к ней в постель, что случалось все реже и реже, она царапала ему бока, но не для того, чтобы удержать его подольше в себе, а наоборот – чтобы поскорей вернуть его городу. Она позабыла, что когда-то вышла за человека гордого, быстрого в движениях, который до самой свадьбы бросал цветы с улицы на балкон их дома в предместье, а потом махал белым платком.

– Каэтана – как птица, вы это хотите сказать, Балиньо?

Нарсисо старался понять актерскую братию, людей, которые, подобно улитке, таскали на себе свой дом, то бишь чемоданы, набитые поношенными пестрыми нарядами, а еще декорации и театральный реквизит: кастрюли без ручек, гипсовые графины, чурбачки вместо стульев. Сами простыни, хоть краски на них и повыцвели, будили воображение, переносили зрителей в холодные страны, изображая нарты и косматых северных оленей, и это придавало крылья мечте.

– Никто не сажает артиста за решетку, – печально сказал Нарсисо. Он подозревал, что искусство в лице даже старого, полуслепого актера пленяет человеческое воображение и уже не отпускает от себя.

Мажико сомневался в неожиданной тонкости чувств начальника полиции: такой грубый человек, как Нарсисо, не мог сразу войти в мир хрупкого хрусталя, смертельной тоски и слез, не разбив киркой самые искренние и глубокие чувства.

Если Мажико сомневался, то сам Нарсисо с удивлением ощутил трепет сосков на скрытой рубашкой груди, слыша странные удары своего сердца, вовсе не похожие на те, что возникают после неумеренного увлечения фасолью с вяленым мясом.

Он впервые оказался в сферах, состоящих из компонентов, которые не знал даже как назвать. Когда речь заходила об искусстве, нервы его обретали особую чувствительность, даже суставы ног, словно смазанные маслом, позволяли ему двигаться как смолоду. Он рисковал прийти к мысли, что не был рожден для должности начальника полиции: с такой прозрачной душой как сможет он теперь воевать со скотоподобными людьми, хулиганами, безжалостными убийцами?

Глядя на ни в чем не повинные простыни, Нарсисо находил все больше доводов в пользу того, чтобы уехать из Триндаде. Этот город вынуждал к бездействию всякого, кто в рамках закона пожелал бы бороться за исполнение желаний Каэтаны, за осуществление ее мечты.

Нарсисо дружески тронул Балиньо за плечо. Он верил, что молодой человек храбро борется за права бразильских артистов, оставаясь глухим к звону золота.

– А что, если дать дорогу искусству Каэтаны здесь, в Триндаде? Если она захочет, я подыщу ей помещение. Например, для представления можно было бы использовать этот зал. Развесить простыни, расставить кадки – и успех обеспечен. Получилось бы лебединое озеро. Я поговорю с Каэтаной.

Балиньо стал отговаривать его от посещения Каэтаны: после многолетнего утомительного путешествия по Бразилии она отдыхает. В каждой поездке она подвергалась суровым испытаниям, но осталась стойкой до конца.

– Злые люди заставляли ее страдать, но ничего не могли сделать с искусством, которое она носит в солнечном сплетении. Гении работают на трапеции без предохранительной сетки, – подчеркнул он, чтобы чуточку умерить пыл начальника полиции.