Сладкая песнь Каэтаны

– Я сам провожу сеньора начальника Нарсисо до автомобиля. – Витиеватая фраза восстановила его силы, загубленные впустую в этот послеобеденный час.

Нарсисо вспоминал первых христиан, принявших мученичество на аренах римских цирков, – сейчас он чувствовал себя одним из них. Протянутая рука Мажико, на которую он мог опереться, напоминала о евангелическом милосердии.

И он уцепился за Мажико. Они выйдут из гостиницы как муж и жена, окутанные мантией с шипами супружеской любви. Нарсисо молча принял чужую снисходительность. Медленно вытащил из кармана пачку сигарет, одну из них сунул в рот, не угощая никого, сначала размяв в пальцах, чтобы его палачи учуяли запах табака. Чиркнул спичкой о коробок и поднял воротник, как будто шел дождь, – чувствовал себя гангстером из фильмов модного режиссера Хамфри Богарта. Жадно затянулся дымом и, когда легкие уже не могли вобрать в себя весь дым, пыхнул в лицо обоим.

Затем вытащил револьвер из кобуры и сунул его за ремень. Жестом руки, украшенной перстнем с черепом, начальник полиции отпустил сопровождающих и вышел из гостиницы, печатая шаг.

Записки, содержащие просьбы, одна за другой поступали на шестой этаж. Мажико предложил подсовывать их под дверь Каэтаны. Некоторые из них были написаны в требовательном тоне, и Балиньо сжигал их на импровизированном костерке.

Каэтана, нежась под розовой периной, почуяв запах горелого, тревожилась. Тогда Балиньо успокаивал ее, уверяя, что запах проникает в номер с улицы. Болельщики, дескать, заранее жгут костры, прославляя участие Бразилии в финале чемпионата мира в Мехико. Костры эти грозили поджечь, вернее, зажечь лишь души бразильцев.

Балиньо ценил недовольство авторов посланий: эти люди, подхваченные мечтой Каэтаны, просто-напросто требовали новых порций волшебного зелья, чтобы плыть через океан на корабле, так как боялись навсегда остаться на берегу.

– А что, если пригласить нескольких друзей на чай? – Балиньо имел особенное влияние на Каэтану на закате солнца, тогда она слушала его со вниманием.

– Не заставляй меня принимать недругов. Мне нужны только те, кого я могу заманить в искусство. Не хочу покидать обитель памяти и мир сцены, – сказала актриса, храня непоколебимую верность своим мечтам.

Со дня приезда она жила затворницей на шестом этаже, хотя Полидоро предупреждал ее, что опасно пренебрегать городом и нигде не бывать. За неделю, прожитую в Триндаде, она так и не посмела показаться на площади и на улицах. Зачем давать людям возможность сосчитать, сколько морщин на ее лице добавилось со дня отъезда до возвращения в «Палас»?

Она надеялась на Полидоро, который выполнял все ее распоряжения относительно кинотеатра «Ирис». Ей, как артистке, надлежало лишь определить изменчивые пути искусства, не первый десяток лет пролегавшие в ее душе.

Балиньо уговаривал Каэтану, ссылаясь на необходимость завоевать сердца друзей.

– Коротенький ленч и немногословная беседа. Через полчаса все разойдутся по домам.

Каэтана боялась вновь увидеть старых знакомых. Если уж она, исколесив Бразилию, вернулась ни с чем, то что же сталось с теми, кто все эти годы произрастал, точно кактус, в Триндаде? Как знать, может, всеобщая утрата иллюзий заставила их пасть духом и погасила блеск в глазах!

– Кто уцелел через столько лет?

Темное свободное платье подчеркивало печаль ее слов. Волосы она собрала в пучок. Втыкая шпильки, подошла к окну – пейзаж вызывал уныние.

Балиньо знал, что она не может жить без сцены. Артистке долго не выдержать заточения в четырех стенах номера. Ей не хватало Бразилии, представавшей перед ней в виде жалких городишек, названия которых, хоть она их и не помнила, оставались для нее вроде бы живыми лицами: они улыбались или плакали, когда она рядом с Князем Данило придумывала монологи, которых не было в тексте; имен авторов этих пьес она тоже не помнила.

Балиньо присел у ног Каэтаны. Это был знак того, что сейчас они разожгут огонь, на котором, точно картофелины в мундире, будут печься воспоминания.

– Помните историю двенадцати пэров Франции, которую я рассказывал, до того как мы поднялись вверх по реке Сан-Франсиску? Потом я повторил ее в Пиренополисе, в том самом городе, где вы бывали с дядюшкой Веспасиано, когда вам исполнилось пятнадцать лет! Вскоре после конного праздника, когда сеу Педро дал нам в своем ресторане обед из двадцати восьми блюд. Мы уже заканчивали, когда старатель со шрамом в форме креста на груди показал нам среди каскальо[29] несколько камней, которые сверкали как бриллианты, а глаза его сверкали еще ярче, так что мы перепугались.

В эти дни в Триндаде Каэтана не желала слушать длинных историй, требовала коротких и с такой развязкой, которую можно заранее угадать.

– Избавь меня от этих чертовых пэров. Расскажи мне лучше мою собственную историю – ты помнишь о подробностях, которые сама я позабыла. Расскажи, что я такого сделала в прошлом, что у меня остались черные пятна на сердце?