Сладострастный монах

— Родился я, когда родители мои были полны сил и молодости. Детство у меня было счастливым и протекало без слез и болезней. К тринадцати годам я стал почти мужчиною. Вожделение и волнение крови уже давали о себе знать. Назначенный к приятию церковного сана, воспитанный со всей строгостью, я елико возможно подавлял в себе чувственные порывы. Ночью сама природа добивалась во мне облегчения, а я боялся этого, как чего-то противоестественного, в чем сам был виновен. Такая внутренняя борьба привела к тому, что я отупел и стал похож на слабоумного. Случайно встречавшаяся на пути молодая женщина казалась мне живосветящейся и излучающей тепло. Разгоряченная кровь стучала в голову все чаще и чаще. Это состояние длилось не один месяц, как однажды я почувствовал, что судорога свела мне члены. Я испытал невероятное напряжение и болезненные конвульсии, будто при падучей. Яркие видения представали передо мною с новой силой. Мне открывался бесконечный горизонт, воспламененные небеса, пронзаемые тысячью летучих ракет, которые падали, рассыпаясь дождем сапфировых и изумрудных искр. Вот огонь погас, и лучезарно-голубой день пришел ему на смену. Мне казалось — я парю в мягком волшебном свете, сладостном, как бледный отсвет луны. Я бредил любовью в самых непристойных выражениях, а руки мои сотрясали мой высокомерный приап. Впечатления, вызванные знакомством с мифологией, превратились в видения. Я зрел Юпитера и Юнону, хватающую его за перун. Затем я присутствовал на оргии, освещенной зловещими огнями: синие и зеленые отблески падали на тела сотен сатиров, принявших причудливые позы. Одни качались на качелях, держа наготове фаллосы, другие, налетая на раскинувшуюся женщину, сразу вонзали в нее копье, вызывая у себя и у нее судороги быстрого, внезапного наслаждения. Более резвые, опрокинув монахиню вниз головой, с сумасшедшим смехом всаживали ей великолепный огненный приап, каждым ударом вызывая пароксизм неистового наслаждения. Тать с фитилем в руках зажигал орудие, стрелявшее огненным членом, который бесстыдно принимала в мишень разведенных бедер бешеная дьяволица. Всюду слышалось хихиканье, переходившее в хохот, вздохи и стоны сладострастия, заканчивавшегося обмороком. Я видел, как старый дьявол, которого несли на руках четверо, раскачивал гордо мощным орудием своим и, когда его разбирало сатанинское наслаждение, волнами изливал потоки своей царственной жижи. Всякий падал ниц при его приближении. Это напоминало процессию на каком-нибудь духовном празднике, точнее, непристойную пародию на такую процессию. Когда я стал приходить в себя после грозного приступа болезни, физическое состояние улучшилось, но угнетение духа лишь усилилось. Подле моей кровати сидели две молодые женщины в просторных белых накидках. Я подумал, что у меня опять начались галлюцинации, но мне сообщили, что мой врач, проникнув в причину болезни, решился применить естественное лекарство, в котором я так нуждался. Тотчас же я схватил белую упругую грудь и осыпал ее поцелуями. В ответ на это свежие губки прильнули к моим губам. Это сладкое прикосновение возбудило меня. Я горел безумным пламенем.

«Прекрасные подруги! — воскликнул я. — Мне хочется счастья! Счастья через край! Я хочу умереть в ваших объятиях! Отдайтесь моему восторгу, моему безумию!»

Тотчас же я сбросил все, что меня прикрывало, и вытянулся на постели. Подушка, подложенная под бедро, давала мне наивыгодное положение. Выпрямился высокомерно мой ликующий приап. «Ну, вот ты, пленительная и рыжеволосая, с такой упругой и белой грудью, сядь-ка лицом к изголовью и раздвинь ножки… Хорошо! Восхитительно! Ах, до чего же сладострастно! Светлокудрая и голубоглазая, иди ко мне! Ну иди же, садись верхом на трон, моя царица. Возьми в руки пылающий скипетр и спрячь его весь в своей империи… У… Ух… Не так быстро… Постой, будь медленна… Раскачивайся в такт, будто едешь мелкой рысью. Продли удовольствие. А ты, красавица, обхвати ногами вот так, сверху. Чудесно, догадалась с полуслова.»

«Ко мне нагнись, ко мне, — закричала рыжеволосая, маня подругу своим заостренным язычком, тонким, как венецианский кинжал. — Подвинься, чтоб я могла лизать твои глаза и губы. Я люблю тебя. Это мой рок».

Так, мало-помалу, каждый задвигался, зашевелился, подстрекая другого и добиваясь наслаждения для себя. Я пожирал глазами эти соблазнительные движения, эти сумасбродные позы. Вскоре крики и вздохи смешались. Огонь пробежал по жилам, руки мои блуждали по чьим-то телам и находили те самые тайные красоты моих наперсниц, что заставляли меня корчиться от сладострастия. Я грыз, кусался, мне кричали: остановись! — но я только удваивал силы. Меня уморила моя чрезмерность, голова опустилась, и я лишился сил. «Довольно! — вскричал я. — Ох! Ноги! Какая сладкая щекотка. Ну, мне же больно… Ты меня губишь… Судорога сводит мне ноги… О…» Я чувствовал, как меня разбирает восторг, но мои красотки потеряли власть над собою и лишились чувства. Я обнимал их уже бесчувственных и тонул в собственных излияниях. То было огненное истечение, не имевшее конца.