Еще я тогда сотрудничал с Ленни Кравицем. Мы уже были знакомы: учились с ним в старшей школе Беверли-Хиллз, и, несмотря на то что я ходил на допы, а он на обычные занятия, мы с ним были единственными наполовину белыми и наполовину чернокожими музыкантами в школе и знали об этом. Мы с Даффом были его фанатами, и нашим любимым альбомом тогда считали дебютную пластинку Ленни
– Эй, а
– Даже не знаю… Так, просто, – ответил я. – Для Guns мелодия слишком фанковая, но мне нравится. Крутая.
– Да, чувак. Не забудь ее. Принеси ее в репетиционный зал, – сказал он. – Давай над ней поработаем. Я бы хотел написать к ней стихи.
Когда пришло время писать и записывать песню, Ленни отвез меня в Нью-Йорк. Он жил на Манхэттене, а устроился в студии на другом берегу реки в Хобокене в Нью-Джерси. Именно там он записал свой дебютный альбом, и именно там он создавал основные треки для своего следующего альбома. От его квартиры мы доехали туда на поезде. Он играл на барабанах, а я отложил гитару, пока Ленни сочинял песню, которая впоследствии станет
В эту поездку я взял с собой Рене. Мы поселились в отеле в центре недалеко от квартиры Ленни и заночевали там перед работой в студии, а в субботу много гуляли. Было лето, стояла адская жара, и, как только я добрался до дома Ленни в то воскресное утро, я обнаружил, что из-за какого-то устаревшего правила, называемого в Нью-Йорке «синим законом», бары и винные магазины в этот день закрыты.
Я не совсем так представлял себе совместную работу с Ленни, и это чуть не превратилось в проблему. Помню, как слонялся по его квартире, пока он собирался. Помещение выглядело так, как будто самый большой в мире шкаф с винтажной одеждой заблевал всю комнату: одежда лежала повсюду и толстым слоем покрывала все доступные поверхности. Было десять часов утра, я наблюдал всю эту сцену, и мне
– Слушай, у тебя есть что-нибудь выпить? – спросил я.
– Нет, приятель, не думаю, – ответил Ленни. – Хочешь выкурить косячок?
– Да, круто. Хотя мне бы не помешало выпить, – сказал я. – Мы можем по дороге заглянуть в бар или винный магазин?
– Не знаю, старик, – ответил он. – Вряд ли. Они все закрыты по воскресеньям.
– Правда? – удивился я, уже слегка нервничая. – А у твоих соседей есть выпивка? Мне нужно выпить, чувак.
Ленни сделал все, что мог: он добыл примерно наперсток водки у соседа. Я его, конечно, выпил, но толку было как мертвому припарки. Когда мы запрыгнули на поезд до Хобокена, куда ехать около двадцати минут, я начал испытывать алкогольную детоксикацию: у меня дрожали руки, я стал рассеянным, раздражительным и тревожным. Это не было какой-то тайной – мне просто чертовски нужно было выпить, и лучше
– Эй, Ленни, чувак, нам надо срочно найти водку, – сказал я. – Я не могу играть, пока не получу чертову выпивку.
Полагаю, Ленни в какой-то степени меня понимал: он курил траву, когда сочинял музыку, – единственная разница в том, что организм у него прекрасно работал и без нее. Все бары по пути выглядели так, словно их не открывали с 1955 года. Когда мы добрались до студии, Ленни отправил своих людей на поиски выпивки. Не знаю, как им это удалось, но около двенадцати они вернулись с водкой, и мы сразу начали играть. Мы записали