Слава богу, не убили

Регина оттянула угол тонких губ (она помнила, что презрительные рассказы о бессчетных самцах, постоянно, настырно и неловко катящих к ней яйца, были любимым Юлиным жанром) и поинтересовалась со всем доступным легкомыслием:

— Зая, у тебя есть его телефончик?

— Нет, но я могу достать… — хмыкнула, дернула плечиком (при этом глянув быстро, но внимательно): — Зачем тебе этот лишенец?..

Та отмахнулась: дескать, оказался, представляешь, старым знакомым одного клиента, того вдруг пробило на сентиментальность, но он не хочет, чтобы приличные знакомые знали, так что очень просит не афишировать. Однако Юля, у которой на денежные дела чутье было иррациональное, но безошибочное, понимала, что Регина врет, что чуханистый Кирюша непонятным образом оказался втянут в серьезные варки серьезных людей, и заранее полна была решимости получить от своей невольной информированности любые возможные бонусы. Означенная решимость, видимо, слишком явно сквозанула то ли в интонации Юлиной, то ли в выражении лица — так что Регина снова подумала, что с этой хитрожопой крыской вряд ли стоило в данном случае связываться.

Дело было нешутейное и категорически не подлежащее огласке — Балдаевым интересовался ее знакомец из ФСБ, причем интерес у того был деловой, но неофициальный. Разумеется, он и без Регининой помощи мог добыть (и, видимо, добыл) Балдаевские координаты, но какая-то у него получилась заминка, найти самого интересанта он так и не сумел, а развивать сколь-нибудь заметную деятельность по профессиональной линии ему категорически не хотелось. Совершенно очевидно было, что дело тут в деньгах, что искомый Балдаев имеет какой-то выход на серьезные бабки, — но слишком любопытствовать не стоило…

Юля пообещала про лишенца осторожно поспрошать — и действительно в тот же день потребовала у Лени отчета, какой такой интерес может быть к Балде у больших людей. Так ей стало известно про генерала Моталина и его деликатный бизнес. Что же до Кирюши, то вскоре выяснилось, что недавно он бесследно пропал, телефон его не отвечает и знакомым местоположение его неизвестно. А еще через некоторое время стуканули, что Балда, оказывается, отвалил, никого не предупредив, в свою родную Рязань.

Когда-то Миша Кравец не мог привыкнуть спать при свете. При всей его тусклости и мути в нем, в этом свете забранных решетками лампочек и трубок, круглосуточном, неотвязном, общем на всех, было то уравнивающее и беспощадное безразличие, с которым работал затянувший Мишу ржавый барабан. Которое казалось самым страшным.

За пару лет до того в ресторанчике лондонского Сохо выносную табличку «Please wait to be seated»[16] его собутыльник (пили шестнадцатилетний Single Islay Malt) перевел: «Погодите, и вас посадят» — и предложил фразу в качестве девиза России на все времена. Тогда Миша лишь мрачновато посмеялся.

Хитрец и умник с двумя высшими образованиями и двумя иностранными языками, непоседа, побывавший в трех с половиной десятках стран, эпический бабник, гурман с отменным аппетитом, сам охотно и отлично готовящий, а главное, расторопный, азартный бизнесмен, он знавал разные времена и бывало делал действительно неплохие деньги — которые, правда, у него никогда не задерживались. Несмотря на свой авантюризм и особенности национального предпринимательства, с прямым и даже косвенным криминалом Миша соприкасался не так часто, а закрыт был после нескольких лет последовательного невезения, в равной степени по собственной беспечности и ошеломляюще-откровенному беспределу дружественных его недругам ментов.

Теперь в поговорочке «Кто не был, тот будет» никакой иронии Миша не слышал. Фольклорный совет ни от чего не зарекаться получил в «зазаборье» столько (и настолько) предметных подтверждений, что из абстрактного нравоучения превратился в совершенно непосредственное, нутряное, кишечное ощущение шаткости, утлости и вообще условности тех стенок и рамок, которые любой находящийся внутри них воспринимает незыблемыми границами организованного бытия. Как воспринимал их когда-то сам Миша. Но никаких границ, ограждений, как выяснилось, не было — бездонная, бесформенная, бессмысленная трясина пружинила под каждым шагом каждого в любую из сторон, и для того, чтобы спустя секунду расступиться и схарчить тебя без звука и следа, никакой специальной причины ей не требовалось. Тем более — формального повода.

Любого могли вломить или оговорить — родные, знакомые, соседи, партнеры, с кем ты чего-то не поделил. Кому-то мог приглянуться твой бизнес. Твоя квартира. Кому-то мог приглянуться ты — без доходов, работы, семьи и места жительства — в качестве козла отпущения. Ты мог попасть под горячую руку, под облаву, под раздачу. Кто угодно. Когда угодно.