Славянский оберег. Семантика и структура.

Этот же мотив встречается в восточнославянских заговорах и южнославянских ритуальных диалогах. Выбрав место под пасеку, пчеловод должен был найти в поле небольшой камень, взять его зубами, в зубах принести на пасеку и там закопать, после чего произносилось «заклятье» на пасеку, в котором, в частности, говорилось следующее: «…а как камень тверд и студен, так бы затверделася земля и язык тому человеку и злой жене, которые мыслят на мою пасеку» (рус. владим. [Назаров 1911, с. 59]), ср. похожий украинский заговор, призванный охранить пасеку: «Як каминь сей твердый… так затвердилы… уста тому человеку и жене, кто бы злую мысль имел гадаты на мою пасику и на мои пчелы; нехай той сам так стане…» (луб. полтав. [Милорадович 1991, с. 237]). При произнесении заговора от врагов рекомендуется, встав у дверного замка со стороны улицы, говорить: «Нашим ворогам камінні двері, камінні замкі, камінні пороги, камінні лави, камінні губи, камінні зуби, щоб за нас, хрещених, порожених ничого злого ни промолвили» (подол. [М. Б. 1867, с. 692]).

Сделать носителя зла неподвижным можно, сравнив его не только с камнем, но и с другими неподвижными предметами, например, со столпом или деревом. Чтобы обездвижить колдуна, следовало воткнуть небольшое рябиновое деревце вершиной в голенище сапога и сказать приговор: «Как рябина эта стоит вниз головой, без воли моей не перевернется и не встанет, так и идущий знахарь без воли и слов моих не пошевелится». Считалось, что колдун не сможет сдвинуться с места до тех пор, пока рябина не будет вынута из-за голенища (рус. перм. {67} [Тульцева 1976, с. 89]). В заговоре «против злых людей, супостатов и оружия» неподвижность врагов моделируется сравнением их с дубами: «…в том чистом поле два дуба зеленые не пригнутся, ни ворохнутся, так бы против меня, раба Божия, стояли мои недруги супостаты, не тряхнулися, ни ворохнулися» (рус. нижегор. [Борисовский 1870, с. 202]).

3. Делать носителя опасности онемевшим.

На акциональном уровне эта семантика проявлялась в ритуальном молчании, при котором следовало совершать некоторые действия, чтобы обезвредить опасность. Молчание в данном случае являлось имитацией желаемого состояния носителя зла. При посеве конопли, а иногда и всех злаковых культур следовало соблюдать молчание, чтобы воробьи не портили посевов (Олбин козелец, черниг., ПА); так же поступали и при посеве подсолнечника, потому что «ты бу́деш гамани́ть, варабьи́ будут клева́ть» (Дягова мен. черниг., ПА); в этом же случае у чехов и словаков предписывалось засевать, положив под язык три зерна и соблюдать молчание, пока не кончишь сеять [Kulda 1874, s. 309; Červenák 1966, s. 108]; для этой же цели молчание соблюдали и во время укладывания копен в стог (Радчицк стол, брест., ПА; словац. [Horváthová 1986, s. 233]).

На вербальном

уровне мотив чаще всего встречается в приговорах. При встрече с волком говорили: «Воўк-Вабрамей, протиў ми͡ене онемей, из кишени калач и свету не бач» (Замошье лельч. гом., ПА). В восточном Полесье считалось, что если крикнуть волку: «Boўк, штоб ты змоўк!», то он «шчы́пиць зубы и не зможэт раскрыть рот на чэловека» (Замошье лельч. гом., ПА). При нападении собаки на человека следовало произнести три раза: «Як родзився, быв слеп, кап и цяпер став нем» (бел. [Романов 5, с. 48]). Идя на суд и желая сделать беспомощными своих врагов, говорили: «А ў хаце печ — анямей іхна рэч» (бел. [Замовы 1992, № 1343]); «Все ненавидящие меня молчат, молчат, молчат…» (вельск. арх. [Щепанская 1992, с. 123]). На Украине во время рождественского ужина хозяйка садилась на веревку с завязанными на ней узлами и говорила: «Щоб мої вороги мовчали, як ці гудзі [узлы] мовчать!» [Воропай 1, с 65].

В некоторых случаях желаемого состояния носителя опасности достигали с помощью этимологической магии: в Подолье, чтобы обезвредить своих врагов, брали ягоды растения, называемого німиця, клали их под правую пятку и произносили: «Німице німа! Будь міні помішна, шоб моіх ворогів понімило, посліпило и поглушило!» [М. Б. 1867, с 693].