Славный город Старый Ключ

— Ладно, пусть будет по твоему, пять. Доставку, вычитаем, — со скрытой насмешкой заметила она, проигнорировав недовольную гримасу Куницы. Купец тем не менее промолчал.

Итого с продажи твоих десяти процентов, то есть с продажи трёх тысяч двухсот тонн зерна мы имеем, грубо округляя, шестьсот семьдесят тысяч злотых. Звучит, вроде, неплохо, но…

Но за эти деньги ты желаешь не только доставить свой спирт на берег Лонгары, во Рвицу, в настоящую Тмутаракань, но ещё и разлить свои пять миллионов двести восемьдесят тысяч литров по четвертным бутылям.

А это без малого двести одиннадцать тысяч двести четвертных бутылей из калёного, я так понимаю стекла. По три злотых за бутыль и за доставку к чёрту на рога! Ты явно не переплатил, купец. Хочешь, чтоб на тебя работали на халяву?

— Зачем же из калёного, — невозмутимо перебил её Куница, флегматично пропустив возмущённый вопль Маши мимо ушей. И судя по его довольному виду, идея что кто-то будет работать на него целый год за гроши, явно пришлась ему по сердцу. — Из броневого хочу. Гулять, так гулять. А броневое стекло всяко лучше, чем калёное. Хотя…, калёное, согласен, попрочнее будет чем обычное. Особенно если такую бутыль в оплётку из нашей местной лозы поместить.

Цени, — усмехнулся покровительственно он. — Я даже уже научился разбираться в этом вашем стекле, какое калёное, какое обычное, а какое броневое. И что лучше. Лучше — броневое. Крепче.

Потому как везти мне придётся даже не на Запад, а вообще, далеко-далеко, на самый дальний континент планеты, на материк Южный. Через море синее океан и далее по бездорожью хрен знает куда. Там в болотах Южного континента в большой мелководной луже какого-то внутреннего озера сидят ваши любимые мериканы, или как вы их временами презрительно называете, пиндосы, и оченно жаждут получить ваш чистейший продукт для внутреннего потребления, я так понимаю. Который им поставлю я.

С гордым видом Куница с силой стукнул себя кулаком в грудь.

— И с янкесов ты слупишь…, — многозначительно замолчала Маша, намекая Кунице, что раз уж тот начал столь откровенный разговор, то не мешало бы и продолжить. Типа — сказал «а», говори уж и «б».

— Ты права, — усмехнулся тот. — С янкесов ваших я слуплю. И не слабо слуплю. Но сколько и чем, о том вам знать не стоит. Знаешь же, как у нас говорят: «Меньше знаешь, крепче спишь». Или ещё одна хорошая поговорка: «Любопытной Варваре, нос оторвали».

Носики ваши, как я вижу у вас пребывают в наицелейшем состоянии и мне бы хотелось, как, надеюсь, и вам самим, чтоб всё это и в будущем оставалось в столь же прекрасном и целом состоянии. И чтоб вы не совали свои столь симпатичные носики туда, куда вам не следует.

— Согласна, — невозмутимо отозвалась Маша, медленно откидываясь на спинку своего кресла и мельком переглянувшись с Беллой. — Меньше знаешь, крепче спишь. Только вот одна беда. Спишь ты в таком случае голым и босым, и на ужин не пошамав. А кушать хотца. И желательно не чёрный хлеб с ключевой водой, а хлебушек ситный да с маслицем. Посему, друг ты наш залётный, ответ наш — нет.

Как залетел, так и лети дальше. Никаких бутылей ты не получишь, да ещё за столь смехотворную цену.

Одна бутыль — за три злотых? — возмущённо воскликнула Маша. — Да ещё с доставкой! Четырнадцать килограмм зерна за многооборотную небьющуюся тару, сносу которой всю жизнь не будет? Ты нас что, за лохушек считаешь?

— «А за кого же мне вас ещё считать, если вы такие и есть, злые самки собаки», — мысленно, про себя проворчал недовольно Куница.

— Ну что вы, девочки, — осуждающе качнул он головой, расплывшись в льстивой, подобострастной улыбке. — Разве можно так о вас двоих говорить? Вы же самые успешные женщины нашего города. Вам все бабы у нас завидуют. Даже для моей жены, Марфы вы высший авторитет. А вы о себе такое говорите.

— Как есть, так и говорим, — отозвалась из своего кресла Белла. — Как из ваших слов выходит, так и говорим. Так что, давайте, Куница, серьёзнее. Сколько вы готовы заплатить за многооборотную, как это называется тару? Да ещё из бронебойного, небьющегося стекла?

Уж чего-чего, а понимать вы должны, что стоимость такой четвертной бутыли, по сути вечной, должна быть более реальна, чем четырнадцать килограмм зерна.

— Ну хорошо, — поморщился купец. — Зайдём с другого боку. В какую цену вы оцениваете одну четвертную бутыль?

— А твоя цена? — хмыкнула многозначительно Маша, сразу не отвечая. — Ну? — поторопила она его, видя что тот мнётся, не называя свою цену.

— Ладно. Пятёрка — бутыль, — нехотя выдавил из себя Куница.

— Не смешно, — мигом сгоняя улыбку с губ, сухо бросила Маша. — Десять и ни медяшкой меньше.

Куница мысленно чуть не расхохотался. Всё, обе две эти лохушки у него в руках. В умении торговаться во всём Ключёвском Крае ему не было равных. Так что впереди предстояло интереснейшее и увлекательнейшее для него занятие. Сбить цену на редчайший товар у этих двух соплюшек ещё хотя бы наполовину, к первоначальной. А для такого прожжённого дельца, как он, подобное не представляло ни малейшего труда.