След крови

– Мне вполне ясны ваши намерения, Бошелен! Я прекрасно понимаю, что это печенье – всего лишь отвлекающий маневр, увертка, не слишком умная попытка сбить с толку! Наверняка вы спрятали где-то под одеждой заколдованный меч или нож, потому что явно считаете себя кем-то вроде воина. Но боюсь, подобное меня лишь утомляет. – Он протянул руку и, взяв печенье, мгновение его рассматривал, а затем соскреб ногтем немного глазури и отправил в рот. – Очень даже неплохо.

Раскусив лакомство пополам, повелитель прожевал его и проглотил, после чего раскусил пополам следующий кусочек, потом следующий и так до тех пор, пока от печенья не осталась одна-единственная крошка на пальце, которую он проглотил целиком.

После чего, откинувшись на стуле, улыбнулся Бошелену:

– Ну что, начнем?

Бошелен поднял брови:

– Начнем? Все уже закончилось.

– В смысле?

– В смысле, что я победил, повелитель Клыкозуб.

Тот вскочил:

– Ты отравил печенье? Глупец, ты вдвойне ошибся! Я тоже неуязвим ко всем видам ядов! А ты думал, что нет?

– Не сомневаюсь, что яд на вас не действует, – ответил Бошелен. – Но это, увы, вам не поможет.

– Готовься защищаться!

Бошелен отхлебнул вина.

Эмансипор, с трудом сдерживавший желание стянуть печенье, вздрогнул, увидев, как Клыкозуб внезапно схватился за живот и судорожно вздохнул.

– Что такое? Что ты со мной сделал?

– Я вас убил, – ответил Бошелен.

Повелитель попятился, согнувшись пополам от боли. Он закричал, и изо рта у него хлынула кровь. Тело его выпрямилось, а затем выгнулось, жутко распухло и лопнуло.

Выползший из тела Клыкозуба демон был размером с человека, с четырьмя руками и двумя кривыми обезьяньими ногами, снабженными когтями. Бо`льшую часть его широкой физиономии под приплюснутой лысой макушкой занимала пасть с торчащими из нее клыками. Измазанный кровью, он выбрался из разодранного трупа Клыкозуба, а затем закашлялся и сплюнул.

Подняв свою кошмарную голову, демон яростно уставился на Бошелена, а затем прохрипел:

– Грязный трюк!

– Вряд ли, – пожал тот плечами. – Хотя, возможно, и несколько неприятный. В любом случае тебя наверняка обрадует, что теперь ты свободен и можешь вернуться в Арал-Гамелен. И передай от меня привет своему повелителю.

Демон оскалил клыки – не то в жуткой гримасе, не то в усмешке – и исчез.

– Эй, Риз! – Рука Бошелена резко опустилась, выбив печенье, которое Эмансипор уже поднес ко рту. – Под глазурью, друг мой, находятся вызывающие пентаграммы! Они связывают вызванного мною демона, пока их узор не нарушит кто-то другой! Немедленно отойдите от стола, любезнейший. Вас отделяло от смерти всего лишь одно печенье, и во второй раз я предупреждать не стану!

– Я просто хотел слизать глазурь, хозяин…

– Неправда! И из трубки у вас пахнет вовсе не ржаволистом, верно?

– Прошу прощения, хозяин. Мне не пришло в голову подумать.

– Да уж, – Бошелен пристально взглянул на него, – тут я, пожалуй, с вами соглашусь.

Женщина встала.

– Рада, что все закончилось, – сказала она. – Повелитель Бошелен, не будете ли вы так любезны снять все те смертоносные заклятия вокруг этого зала?

Бошелен махнул рукой:

– Корбал уже это сделал, моя дорогая. Но почему бы вам не остаться здесь на ночь?

Она повернулась к своим товарищам по отряду:

– Найдите себе постель, солдаты. Переночуем в сухости и тепле, прежде чем встретить новый рассвет!

В это мгновение с лестницы послышался оглушительный грохот. Моргая, Эмансипор обернулся к двери, за которой к лестнице вел широкий коридор, и успел увидеть, как дверь разлетелась в щепки и в зал ввалился голем, весь помятый и разбитый. Голова-ведро откатилась от сочащегося жидкостью туловища, немного покрутилась на месте и замерла.

Откуда-то с верха лестницы послышался писклявый голос Корбала Броша:

– Я случайно!

Бешено воя, ведьма Хурл дралась сама с собой перед дверью в «Королевскую пяту», проклиная возникшую перед нею дьявольскую преграду. Жалкие когтистые лапы ведьмы, увы, не имели отстоящих больших пальцев, поэтому дверь могла торжествующе насмехаться под ее полными ярости взглядами.

Ветер хлестал по девяти ее корчащимся телам, вынуждая часть их вжиматься в замерзшую уличную грязь. И тем не менее злость ведьмы продолжала расти. Чешуя вдоль ее хребтов стояла дыбом, а хвосты извивались, будто морские черви в ожидании быстро тонущего трупа. Чудовищный ветер бил в оскаленные пасти, холодный и безжизненный, но тоже одержимый голодом. Она царапала землю когтями и высоко подпрыгивала, охваченная звериной яростью, но порывы бушевавшего посреди улицы ветра сносили Хурл в сторону.

Разум ее заполняло единственное слово – «убивать». Оно то всплывало на поверхность, то погружалось в глубины сознания, то соскальзывало в сторону, но постоянно возвращалось в центр ее мыслей. Она ощущала его вкус, его сладкую округлость, скользкий хвост его звучания, которое жгло, будто терпкие ягоды в желудке козы. Его лизало пламя, от него исходили клубы дыма, черня воздух. Оно имело тысячу лиц с тысячей самых разных выражений, отражавших практически одно и то же – всеобщее смятение.