След солдата

На обширных склонах гор, обращенных к Вьетнаму, вплоть до самой лаосской границы, лес погиб от распыленных здесь отравляющих веществ. Вокруг, куда ни Кинь взгляд, стояли мертвые деревья, а над ними нависало свинцово-серое небо. Обнажились все тропы и ручьи, и лишь кое-где еще виднелись на деревьях засохшие желтые листья, упорно не желавшие опадать вот уже который сезон. Бойцы на НП даже за полмесяца, проведенные здесь, не могли привыкнуть к этим щемящим картинам мертвого леса. Густая зелень радовала глаз только в глубоких расселинах. Их обрывистые каменистые склоны уходили далеко вниз. Там всегда было сыро и прохладно, и там в изобилии росли деревья и кустарники, тесно сплетая кроны и ветви. Сейчас там распускались многочисленные цветы, скромные, как счастье простых людей.

В один из первых весенних дней разведчики получили приказ вернуться в полк для выполнения новой задачи. После прошедших боев рассветы на границе вновь стали тихими и туманными. Стоя на посту среди этого безбрежного спокойствия, Лы слышал неясный, доносившийся снизу мерный шум ручьев, и ему казалось, что где-то внизу, у подножия этих величественных девственных гор, плещется море.

Рано утром бойцы разведгруппы нарезали цветов диких бананов и принесли их на могилы двух своих товарищей, которые с гранатами в руках бросились в гущу вражеских солдат, спасая Лы и рацию. Лы достал из расселины два огромных, поросших мхом камня и положил их на каждую могилу. Лы понимал, что теперь он в вечном долгу перед этими людьми. Разбирая вещмешок погибшего Дана, он, к своему удивлению, не мог найти ни одного его письма или фотографии. Неужели среди бесчисленных историй, рассказанных Даном, не было ни одной, которая оказалась бы не выдуманной? Неужели, кроме смены белья, трубочки с желтыми таблетками хинина и тоненькой записной книжки, листки которой хозяин использовал на закрутку для махорки, он ничего не сможет найти о своем всегда таком веселом и жизнерадостном однополчанине? На первых страницах записной книжки сохранилось лишь несколько адресов полевой почты и стихотворение, видимо написанное самим Даном:

Маршем по Чыонгшону идем,

Под солнцем, под ливнем,

Под знаменем алым…

Лы прощался со здешними местами. Тускло желтели вокруг массивы погибших лесов. Не было слышно в них пения птиц, раздавался лишь рокот вертолетов, с которых спускались направлявшиеся к границе солдаты десантно-диверсионных групп - командос. А на западе все также высились темно-зеленые, окутанные туманом горы.

5

Тот, кому пришлось издали наблюдать за Кхесанью в эти напряженные месяцы весны, не мог забыть стоявшей над полем боя сплошной пелены тумана, сквозь которую прорывались грохот наших орудий и взрывы вражеских бомб.

Ливни небывалой силы к февралю стали постепенно стихать, но последние, запоздалые дожди торопились пролиться над джунглями к западу от Кхесани. В результате земля, небо, траншеи и опорные пункты противника на целую неделю оказались упрятанными под гигантский купол, сплетенный из водяных струй.

Едва кончились дожди, как всю долину окутал туман. Лишь изредка в просветах проглядывала небесная синь, туман обычно немного рассеивался лишь к полудню, а в три-четыре часа дня Такон и боевые позиции с рядами проволочных заграждений, дорога № 9 и окрестные леса вновь пропадали под рыхлым одеялом белесой влаги. То плотный, как молоко, то стремительно несущийся клочьями, обдававшими лицо холодным, колючим, как иней, дыханием, то оседавший облаками на вершинах холмов, туман, озаряемый огненными вспышками, приобретал зловеще-красноватый оттенок, и на этом фоне темнели обуглившиеся стволы кофейных деревьев со срезанными снарядами верхушками да фигурки бойцов, редкими группами передвигавшиеся вдоль траншей. Безбрежный океан мглы заполнил весь западный край, включая и долину Кхесань.

Прошло уже почти два месяца с тех пор, как 5-й полк принимал участие в операции. За это время у Киня среди бойцов появилось много закадычных друзей. Нельзя сказать, что у него была какая-то необыкновенная способность быстро сходиться с людьми, просто он был славным, внушающим доверие человеком и хорошим товарищем. Кинь был уже далеко не молод, однако обладал юношеской горячностью и постоянно стремился быть в гуще людей. У него всегда находилось, о чем поговорить с бойцами; он умел внимательно слушать, умел вовремя дружески пожурить или, наоборот, похвалить, и все это он делал с огоньком, от чистого сердца. Едва он появлялся среди бойцов, как они усаживались в кружок, и на замполита устремлялись десятки пар внимательных глаз. А он начинал объяснять стоявшие перед ними задачи, разбирал по косточкам действия того или иного подразделения или рассказывал о подвигах солдат на фронте и самоотверженном труде в тылу. Одним словом, солдаты многое могли почерпнуть для себя из этих бесед.