След солдата

Подойдя к одной из глубоких расселин, где предполагалось укрыться первоначально, бойцы наткнулись на взвод только что высадившегося здесь американского десанта. В завязавшейся перестрелке Лы совсем не ощущал тяжести рации за спиной. Вдруг в высокой траве Лы заметил притаившегося американца. Вражеский солдат поднес к плечу приклад и стал поворачивать ствол ружья огнемета в сторону Лы. Радист похолодел, сообразив, что у американца хороший ориентир - рация, возвышавшаяся на его, Лы, спине. «Ведь это он в меня целится!» - пронеслась мысль, но Лы уже взял на прицел огнеметчика. «Ну, гад, молись своему богу!» - с ненавистью произнес Лы и, задержав дыхание, двойным движением, как делал это на тренировках, нажал на спусковой крючок. Американец опоздал всего на какие-то доли секунды. Однако, падая навзничь, он все же успел нажать на спусковой крючок. Из огнемета вылетел в небо сноп ослепительного огня, и все - американец, кустарник, высокие травы вокруг - разом потонуло в черном дыму. Это был первый на счету Лы американец. Веснушчатое лицо, беспрерывно жующий рот, прямоугольные очертания ранца огнемета за спиной, рука, насаживающая наконечник, - все это навсегда врезалось в память Лы.

Перестрелка становилась все ожесточеннее. Бойцы вели огонь, разбившись на две группы. Лы заметил, что Дан, у которого уже прошел приступ малярии, все время старается держаться рядом с ним. Прямо на них бежали трое вражеских солдат, средним в тройке был высокий вьетнамец. Широко раскрыв золотозубую пасть, он яростно орал:

- Живьем бери этого, с рацией!

Дан бросился им наперерез. Подпустив врага шагов на десять, он выстрелил. Из-за его приподнятого правого плеча Лы увидел, как упал, захлебнувшись, золотозубый, а двое других повернули назад.

Десант между тем продолжал прибывать. Повсюду виднелись фигуры вражеских солдат. Недалеко от Лы один из бойцов в забрызганной грязью гимнастерке уже бросился в рукопашную схватку с врагом, а в следующее мгновение Лы сам обхватил туловище какого-то налетевшего на него американца. Не обнаружив у себя на боку штыка, Лы изо всех сил вцепился зубами в шею американского солдата. Враг, оскалившись от боли, замахнулся зажатой в руке гранатой, чеку которой не успел выдернуть, и сильно ударил Лы по плечу. В этот момент подскочил Дан. Лы успел заметить окровавленное лицо своего товарища и услышал глухой удар, после которого американец разжал руки и, обмякнув, упал. У Лы страшно болело плечо, рот был полон крови. Лы видел почти целое отделение вражеских солдат, стремившихся взять живым вьетконговца с рацией.

- Беги, Лы! - услышал он крик Дана и спешно стал шарить за поясом, ища гранату, но все гранаты уже кончились. Лы присел на корточки, поднял с земли несколько больших камней и швырнул их в бегущих к нему солдат. Воспользовавшись секундной заминкой, он побежал вперед, стараясь во что бы то ни стало сохранить рацию. А Дан, спасая Лы, с гранатой в каждой руке бросился в самую гущу вражеских солдат.

* * *

Что было потом, Лы не помнил. Он потерял сознание и пролежал так около двух часов. Когда он очнулся, вокруг никого не было. Постепенно приходя в себя, Лы попробовал пошевелиться. Со дна расселины до него донеслось какое-то жужжание, похожее на пчелиный рой. К жужжанию иногда присоединялось осторожное негромкое посвистывание, раздававшееся сверху, где-то почти над головой. Лы подумал: «Может, кто-то подает сигнал?» Потом ему стали мерещиться какие-то звуки, и он никак не мог определить, то ли это людские голоса, то ли крик птицы. Казалось, он совершенно утратил ощущение времени. Где он и что с ним происходит? «Может, я уже умер?» - подумалось ему, и Лы совершенно отчетливо понял, что остался жив. Какая нелепость думать, что он, который так любит жизнь и полон горячих стремлений и надежд, может погибнуть в эти весенние дни, когда ему только-только исполнилось двадцать. Он вдруг вспомнил, как в детстве ему однажды приснилось, будто он умер. Обуреваемый странными, пришедшими к нему во сне ощущениями, он разбил тогда термос с кипятком, стоявший на табуретке у кровати.

Все это молниеносно пронеслось у него в голове. Воспоминания о доме еще раз подтверждали, что он жив. Он чуть не заплакал от радости, когда понял, что камень, навалившийся ему на грудь, - это рация. Сколько же прошло времени? Он попробовал пошевелить рукой, прижатой к выступающей части индикатора: пальцы были точно деревянные и долго не сгибались. Перед ним вдруг, будто высеченное из камня, всплыло лицо Дана.