Следовать новым курсом

Расчёт строился на том, что бельгиец, обиженный арестом судна и конфискацией груза, сразу по обретении долгожданной свободы отправится в ближайший британский порт — и там выложит всё, что знает о «Крейсере» и планах его командира. А знает он не так уж и мало. Недаром три последних дня офицеры клипера тщательно обрабатывали Девилля, следуя изощрённому плану, составленному старшим офицером — то тут обмолвка, то там намёк, то небрежно сложенный лист карты, «случайно» выложенный штурманским лейтенантом на стол в кают-компании (Девилля, как капитана, неизменно приглашали к общему столу). Эта иезуитская стратегия не могла не принести своих плодов, но для закрепления успеха требовалась убедительная деталь. Её-то и обеспечивал барон, проговариваясь будто невзначай, своей пассии о дальнейших планах командира «Крейсера».

Но — всё хорошее когда-то заканчивается. Затянув в рюмочку безупречно выглаженный китель (Лиззи постаралась), барон Греве в сопровождении Камиллы поднялся на мостик. Сухо поздоровался с Девиллем (бельгийца ещё утром переправили с клипера на «Луизу-Марию»), посетовал на истощение угольных ям (ничего, до Мадраса рукой подать, там и забункеруетесь). Задержался, наблюдая, как палубные матросы весело выхаживают шпиль. До мостика доносилось бодрое уханье, скрип канатов и дерева, отрывистые команды боцмана-фламандца.

Если снова хочешь в гости к тётке Кэрри,Так не мешкай, собирайся к тётке Кэрри,

Где цыплят своих бедовых кормит в море тётка Кэрри,Прощай!

Нехитрая песенка-шанти попадала в такт толчкам мозолистых рук, налегающих на вымбовки — толстые дубовые рычаги, вставленные окованными железом концами в решётчатый барабан кабестана:

А когда утихнет буря — в гости к тётке Кэрри,

Через все водовороты — к тётке Кэрри,Где цыплят своих бедовых кормит в море тётка Кэрри,Прощай!

Тяжёлый, увешанный снастями грота-рей, приспущенный по случаю недавней непогоды, медленно, рывками, пополз на своё прежнее место. Барон проводил его взглядом, сухо раскланялся с Девиллем и Камиллой — и направился к трапу, под которым ждала гичка с «Крейсера». Женщина осталась на мостике, и барон ещё раз восхитился такту этой женщины — ни слезинки, ни единой произнесённой с надрывом фразы, ни намёка на горечь расставания. Вежливо раскланяться, пожелать приятного путешествия и отвернуться, любуясь парящим в бездонной вышине альбатросом…

Нет, конечно, о том, чтобы оставить флотскую службу, и речи быть не может. После выигранной войны — а всё к тому идёт, если судить по обрывочным сообщениям из газет, время от времени попадавших «крейсерцам» в руки, — на её участников прольётся благодатный дождь чинов, назначений, наград. Самое время делать блестящую карьеру! Да и какой, скажите на милость, из него судовладелец? В длинной череде предков барона встречались генералы, крестоносцы, даже католические епископы. Но вот успешных коммерсантов там замечено не было, чему доказательством тот упадок, в котором уже давно пребывает родовое гнездо Греве.

А вот об остальном, безусловно, следует подумать всерьёз. Камилла — не самая скверная партия для потомка обедневшего остзейского рода. А то, что она вдова, лютеранка (или католичка, кто их там в Бельгии разберёт?) и к тому же не вполне дворянского происхождения, — так это ерунда. Герою войны и кавалеру (даже то, что уже сделано в этом походе, с лихвой тянет не на один крестик) простится и позволится многое. Лейтенантские погоны очистятся сами собой по возвращении в Россию, а уж в том, что капитан-лейтенант Михайлов, непосредственное его начальство, охотно даст разрешение на брак, Греве не сомневался ни на йоту. Оставалось, конечно, мнение общества, но и это можно было не принимать во внимание. Тётушки, судачащие по петербургским гостиным, и кумушки из собрания жён флотских офицеров посплетничают, конечно, поплюются ядом — и забудут, увлечённые очередным великосветским скандалом.

Положительно, жизнь не так уж плоха!..

Индийский океан,

немного севернее третьей параллели

…октября 1878 г.

— Открывайте, барон! Потопнете!

Мичман Завадский постучал в дверь каюты и, не удержавшись на ногах, отлетел в противоположную сторону, увлекаемый размахом качки. Удара, впрочем, не получилось — между спиной Завадского и досками переборки оказалась прослойка в виде второго артиллериста, лейтенанта князя Рославлева. В руках тот держал большого рыжего кота — когда-то пушистого, а теперь мокрого, всклокоченного и явно недовольного жизнью.