После захвата бельгийского парохода Греве, взяв в собой полдюжины крейсерских матросов и боцмана Воскобойникова, принял командование призом и с тех пор ни разу об этом не пожалел. Сейчас он находился на клипере — прибыл по вызову Михайлова принять участие в обсуждении дальнейших действий.
— Прекрасное судно, значит? — тонко усмехнулся капитан-лейтенант. — А вдобавок к нему — миловидная судовладелица, к тому же вдова… Смотрите, мичман, сейчас не время для амуров!
— Дым на зюйд-ост-тень-ост! — выкрикнул сигнальщик.
Окуляры биноклей и подзорных труб, сколько их было на мостике «Крейсера», уставились в указанном направлении.
— Одна труба, две мачты, слегка завалены… — прокомментировал открывшееся зрелище Михайлов. — Что скажете, Карл Густавыч?
— Британский винтовой шлюп, деревянный, из числа тех, что они строят для службы в колониях, — немедленно среагировал барон. — В бою нашему «Крейсеру» не соперник, да и ходок так себе, что под машиной, что под парусами.
— А ему и не надо за нами гоняться. До Мадраса ходу меньше половины суток, а уж там отыщется посудина её величества королевы Виктории, способная намылить нам холку!
Греве в ответ пожал плечами. К чему спорить с очевидным?
— Так что, голубчик, — продолжил капитан-лейтенант, — возвращайтесь-ка вы на «Луизу-Марию». С третьей склянкой снимаемся с якорей. Здесь нам больше делать нечего. Кстати, припоминаете нашу беседу о том, что наш приз можно отпустить?
Барон постарался скрыть удивление.
— Разумеется, Леонид Васильевич. Вы ещё собирались…
— Я помню, что собирался, — нетерпеливо перебил мичмана Михайлов. — Но сейчас ситуация несколько изменилась. Давайте-ка мы с вами сделаем так…
Муссон, третью неделю выматывавший душу ливневыми шквалами и штормовыми ветрами, взял наконец передышку. Легчайший бриз сменялся штилем. Сентябрьское солнце жарило вовсю, и только полотняный, выгоревший добела и добела же просоленный тент укрывал палубу от его безжалостных лучей. Форштевень «Луизы-Марии» с шипением рассекал прозрачно-голубую воду, стайки летучих рыб серебряными взблёстками расчерчивали эту голубизну, уворачиваясь от иссиня-чёрных дельфинов — те уже сутки сопровождали пароход дружной стремительной стайкой. Время от времени то одна, то другая летучая рыба ударялась в стенку надстройки и прыгала на тиковых досках, в швах которых пузырилась тягучая смола.
Самое время для неспешных променадов — от мостика до полубака, мимо негромко гудящих раструбов вентиляторов, мимо белого, как снег, вельбота, устроившегося на кильблоках, мимо лесенок вант и паутины снастей из нарядного ярко-жёлтого сиза-левого волокна. Узкая кисть в кружевной перчатке продета под локоть в тёмно-синем рукаве, а краешек кружевной бессмысленно-изысканной шляпки нет-нет да и соприкоснётся с лаковым козырьком офицерской «фураньки».
Но нет.
Тропический, пахнущий морем (именно морем, солью, ветром, простором, а не гнилостной литоральной вонью, которую выдают за запах моря прибрежные жители) воздух вливается в полуоткрытый иллюминатор. Тропическое солнце сияет на его ободках, начищенных до немыслимого блеска. Оно играет на штилевой зыби, отскакивает от поверхности воды и отражается колышущимися узорами на подволоке каюты. Впрочем, какая каюта? Спальня, салон, будуар — изысканно-томный интерьер без малейшего намёка на строгую целесообразность лейтенантской каюты на военном клипере.
Женщина томно потянулась — при этом тончайшая, почти прозрачная ткань сползла с плеча, открывая взору куда больше, чем позволяет скромность — и дёрнула за витой шнурок в изголовье роскошной постели, уместной разве что в первом классе «Грейт Истерна». При этом движении её партнёр испуганно дёрнулся, натягивая до подбородка тонкое шёлковое одеяло.
— Камилла, зачем? Я же не одет…
— Можно подумать, я одета! — фыркнула женщина. — Лиззи безукоризненно знает свои обязанности, а я хочу пить.
Тон её был высокомерно-капризным — несомненно, он должен был дать понять любовнику, какой чести он удостоен, будучи допущен на это великолепное ложе. А заодно — чтобы не зазнавался! — заставить его подумать: что это за обязанности «безукоризненно знает» горничная? Может, необходимость помалкивать о любовниках госпожи, уже побывавших в этой каюте-будуаре?
Барон помотал головой — что за вздор лезет порой в голову! Камилла овдовела совсем недавно и предприняла это путешествие сразу после истечения приличествующего срока траура.
«Да ну? А кто поручится, что всё это время она скучала в одиночестве?..»