Следствие ведут знатоки

У того тоже пистолет. Он идет через комнату и с ходу делает несколько выстрелов, всаживая пули вокруг головы Сажина.

— Парень, ты неправ! — кричит Сажин, вжимаясь в стену и прикрывая ладонями сердце. Не верит он, что расстрел всерьез, но чем черт не шутит, колени все-таки ватные.

— Гляди, как положил! — Мрачноватый Морденок тает от радости, видя, до чего аккуратно окаймляют сажинскую голову пробитые в стене дыры.

— Хорошо, сынок, хорошо, — любуется чистой работой Морда. — Иди, кончай чернявого… Через кого на нас вышли? — требует Морда. — Расскажешь — может, помилую.

— Как «через кого»! Вот он нас сам позвал! Мы про вас слыхом не слыхали! Ты зачем нас заманил, подлюга?! — кричит Сажин Васе.

— Дурак, ментов не срисовал, — кривится Морда.

Снаружи раздается приглушенный музыкой выстрел, затем еще один.

Сажин, не обращая внимания на угрожающие окрики Морды, садится на пол.

— Делай что хочешь… За что дядю Сашу!.. У-у-у…

— Дядя… по опергруппе, — ехидничает хозяин.

Двое, отряженных с Томиным, возвращаются.

— Признался? — спрашивает один из них отца.

— Врет пока. Ну соври, соври, откуда твой родственник был?

— С Киева. Грех на тебе, хозяин! — Сажин даже всхлипывает.

— И кому товар возили?

— Звали дядя Миша.

— Где встречались?

— Да какая разница… последнее время — на Котельнической набережной.

— Врешь! Шлепну я тебя, ментяра.

— Хозяин, ты неправ! Ты ошибаешься, хозяин!

Морда некоторое время размышляет. Все это похоже на правду. Что дядя Миша исчез, он знает, и знает, что милиция тут ни при чем.

— Давайте брюнета, — командует он.

Мордята вводят Томина, по знаку отца освобождают его от пут.

— Дядя Саша! — вскакивает Сажин.

Восторженные объятия.

— Хрен с вами, давайте выпьем! — решает Морда.

Томин растирает руки, Вася, ухмыляясь во весь рот, тащит на стол водку.

Ардабьев с женой бродят по городу.

И по тому, как они смотрят друг на друга, как держатся, можно безошибочно заключить, что Вероника не устояла на своей рационалистически-порядочной позиции. Помолодела, расцвела, переживает вторую весну.

Оба счастливы, заново открывают для себя окружающее и радуются всему.

Валентинов на «рабочем месте»: на людной вечерней улице у газетного стенда. К нему бочком протирается девушка, сует деньги, Валентинов что-то ей объясняет. Девушка отходит, приседает возле телефонной будки, завязывая шнурки кроссовок, и одновременно выуживает из-под будки небольшой пакетик.

Ее поглощает толпа, Валентинов провожает взглядом спешащую фигурку и вдруг видит Ардабьева. Радость преображает его усталое равнодушное лицо. Бросив свой пост, он кидается за Ардабьевым.

Тот смотрит на остановившего его человека сначала с недоумением, потом с испугом. Неужели это старый друг?

— Володька! Не узнал? Плохо выгляжу, да? Димка Валентинов! — и долго трясет протянутую руку. — Освободился!.. Встретились!.. Володька!

Прохожим они мешают, и Валентинов тянет Ардабьева к стенду.

— Как я рад, Володька!

— Я тоже, — неискренне выдавливает Ардабьев.

— Мы с ребятами сколько тебя добром поминали, что нас не потянул!

— За что же? Вас я… угощал только.

— Да скажи ты, что мы покупали какой химикат или чем тебе помогали, — и амба, через соучастие та же статья! — Без перехода Валентинов впадает в уныние: — А ребята скололись. Женю весной схоронили, Колю недавно.

Все это из прошлой жизни, которую Ардабьев отринул и с удовольствием позабыл бы вовсе, однако известие о друзьях все же болезненно. Он собирается что-то произнести, но Валентинов уже снова радуется:

— Выглядишь ты на тысячу долларов! Как с курорта!

— Да… побыл на свежем воздухе.

Вопрос задан для приличия, по облику Валентинова без того ясно, что к чему. Но он хватается за возможность излить душу.

— Володя, милый, говорить больно! Я же был умный человек, три языка знал, хотел кем-то стать… Володя, я теперь подонок. Связался с блатными. Я у них грязь, тряпка для ног… Да, старик, я подонок. Уличный торговец, работаю за дозу для себя. Продал десять, одиннадцатая моя. Чтоб отключиться. Володя, я раб у них, раб! Встаю в полчетвертого. Три будильника. Тося ушла. Черт с ней… Видеть себя не могу, зеркало завесил. А ведь я моложе тебя!.. Володя, пойми, я в четыре утра должен все расфасовать и, пока нет людей, растыкать по норкам. При себе держать нельзя. Какое время было, когда ты сам делал! Ты мне лучший друг, Володя! Я тебе по гроб благодарен!..

Последние фразы слышат подошедшие парни — высокий и коротышка, — грабившие пенсионера. Дергают Валентинова за рукав:

— Отец, ларек работает?

— Давайте, давайте.

У парней в руках большой потертый кошелек. Вместе с деньгами в нем лежат стариковские очки в металлической оправе. Их парни выбрасывают, Валентинову отдают требуемую сумму.

— Под урной и за той водосточной трубой, — сообщает он, где взять пакетики с наркотиком.