Следы на песке

До ноздрей вконец перепуганного комиссара явственно донесся душок от рыбы, скончавшейся неделю назад, – ни с чем не спутаешь.

– Сальво, идите сюда.

Он с готовностью отозвался на призыв, лишь бы сбежать от необходимости дегустировать тухлую барабульку. Все что угодно, только не это.

Монтальбано подошел на красный огонек сигареты.

– Побудьте со мной.

Ему нравилось разглядывать ее губы, появлявшиеся и исчезавшие при каждой затяжке.

Докурив, она бросила окурок на землю, раздавив его туфелькой.

– Пойдемте.

Комиссар повернулся, чтобы идти к столу, но услышал ее смех:

– Куда вы? Я хочу попрощаться с Лунным Лучом. Завтра рано утром за ним приедут.

– Простите, а как же Гуидо?

– Он подождет. Что подали на второе?

– Барабульку из улова недельной давности.

– У Гуидо не хватит смелости отказаться ее съесть.

Она взяла его за руку.

– Пойдемте. Вы незнакомы с местностью. Я поведу.

Рука Монтальбано с наслаждением ощутила теплое гнездышко ее ладони.

– А где стоят лошади?

– Слева от изгороди скакового круга.

Они шли через лес, в полной темноте, он совсем не мог ориентироваться, и это раздражало. Того и гляди рога обломаешь. Но ситуация быстро переменилась: Ракеле положила руку Монтальбано на свою талию, прикрыв ладонью, и они продолжили путь полуобнявшись.

– Так лучше?

– Да.

Конечно, лучше. Теперь рука Монтальбано наслаждалась вдвойне: теплом женского тела и теплом ладони, лежавшей поверх нее. Вдруг лесок кончился, и комиссар увидел широкую травянистую пустошь, в глубине которой дрожал бледный огонек.

– Видите свет? Стойла – там.

Стало лучше видно, Монтальбано попытался убрать руку, но она крепко прижала ее:

– Оставьте руку. Вы не против?

– Н-нет.

Комиссар услышал, как она усмехнулась. Монтальбано шагал опустив голову и глядя под ноги – боялся оступиться или на что-нибудь наткнуться.

– Не понимаю, зачем барон поставил эти бестолковые ворота. Сколько лет приезжаю, и ничего не меняется, – сказала вдруг Ракеле.

Монтальбано поднял глаза. Увидел кованые ворота – они были распахнуты.

С обеих сторон – ничего, ни стены, ни изгороди. Абсолютно бесполезные ворота.

– Никак не пойму, зачем они, – повторила Ракеле.

Комиссара вдруг охватило сильное чувство неловкости, причины которого он не мог понять. Как будто оказался там, где никогда не был, а у тебя ощущение, что ты там уже был.

Когда дошли до конюшен, Ракеле отпустила руку Монтальбано, высвобождаясь из объятий. Из одного стойла высунулась голова лошади, почувствовавшей ее присутствие. Ракеле подошла, приблизила губы к уху, приобняла за шею и принялась что-то нашептывать. Потом не спеша погладила лошадь по лбу, обернулась к Монтальбано, подошла к нему и приникла долгим поцелуем, прижавшись всем телом. Комиссару показалось, что вокруг потеплело градусов на двадцать. Потом она отстранилась.

– Это не тот поцелуй, которым бы я вас наградила, если бы выиграла.

Монтальбано ничего не ответил – он был слишком ошарашен. Она взяла его за руку и повела.

– А теперь куда?

– Я хочу покормить Лунного Луча.

Ракеле остановилась перед небольшим сеновалом: дверь была прикрыта, но достаточно было дернуть ручку, и она распахнулась. Дохнуло крепким ароматом сена. Женщина вошла, комиссар за ней. Как только он вошел, Ракеле снова прикрыла дверь.

– А где тут свет?

– Неважно.

– Ничего же не видно.

– Мне видно, – сказала Ракеле. И оказалась голой в его объятиях. Она разделась в один миг.

Аромат ее кожи завораживал. Ракеле повисла на шее Монтальбано, впившись губами в его губы, опрокинулась на спину, увлекая его за собой на сено. Комиссар растерялся.

– Обними меня, – приказала она изменившимся голосом.

Монтальбано обнял. А она перевернулась на живот.

– Садись на меня, – раздается резкий голос.

Он оборачивается и смотрит на женщину.

Это уже не женщина, а почти лошадь. Она стоит на четвереньках…

Сон!

Вот что вызвало чувство неловкости! Бессмысленная калитка, женщина-лошадь… На мгновение он оцепенел и отнял руки…

– Что с тобой? Обними меня! – повторила Ракеле.

– Садись верхом, ну же, – повторяет она.

Садится; та пускается вскачь бешеным галопом…

Было слышно, как она поднимается; вдруг зажегся тусклый свет. Голая Ракеле стояла у двери возле выключателя и смотрела на него. Вдруг она расхохоталась, как обычно, запрокидывая голову.

– Что такое?

– Ты смешной. Такой милый!

Подошла, встала на колени и обняла. Монтальбано стал торопливо одеваться.

Еще десять минут ушло на то, чтобы вытащить друг у друга сено, забившееся во все места, куда только можно было. Вернулись той же дорогой, шли молча, отстранившись. Говорить было не о чем.

Потом, как и следовало ожидать, Монтальбано врезался в дерево. На этот раз Ракеле не выручила его и не взяла за руку. Только спросила:

– Ушибся?

– Нет.

Они подошли к лужайке со столиками, и, пока были в неосвещенном уголке, Ракеле вдруг обняла его и шепнула на ухо:

– Ты мне очень понравился.

Монтальбано ощутил стыд. И обиду.