Слепящий нож

Я начинаю все заново. На этот раз мне везет больше: мой шатер остается при мне. На двенадцатый день армия устраивает дневной привал, все собираются вместе на какой-то праздник, шум которого доносится до меня издалека. Неважно; я готова к действию, и мой шатер ориентирован вдоль линии север-юг – самое выгодное расположение для того места, где я прогрызла дыру. Мне удается выглянуть через нее наружу.

Над шатрами натянут широкий белый полог! Я-то думала, что это просто облака рассеивают свет – облака, которые могли бы разойтись перед горячим взглядом Орхолама, предоставив мне кусочек благословенной синевы ясного неба. Однако это белое полотно, дающее доступ свету, но перекрывающее мой цвет. Если бы у меня были очки, это не имело бы значения, – но у меня их нет. Я не Призма, белый для меня так же бесполезен, как и полное отсутствие света.

Так, значит, этот их Владыка не так уж глуп. Должно быть, он понял, что на шатры нельзя полагаться. Я ненавижу его и в то же время не могу не восхититься; но это не заставляет меня прекратить попытки.

Внутренне благословляя Юсефа за подарок, я покрепче сжимаю кулак и принимаюсь чиркать вставленным в кольцо «рубином» о свой наручник. После десятка попыток мне наконец удается найти нужный угол, и верхняя половина камня отлетает, отколовшись вдоль поверхности, по которой она была приклеена. Следующие двадцать минут уходят на обыскивание шатра в поисках отлетевшего кусочка. Найдя его, я кладу камень в рот, чтобы смочить клей слюной. Красная половина камня для меня бесполезна, но, если меня прервут, мне нужно будет как можно скорее приспособить ее обратно.

Нижняя часть, оставшаяся в кольце, – это сапфир. Он совсем крошечный, но если бы он был крупнее, то не укрылся бы от внимания моих тюремщиков. Медленно, осторожно я оттягиваю ткань шатра влево от рамы. До полудня еще два часа, но солнце стоит достаточно высоко, чтобы рассеянный чистый свет пролился сквозь дыру на мой камень – тоненький лучик, крошечная точечка силы. То, что мои руки прикованы цепью к ошейнику, оказалось дополнительным благословением, даром далекого Орхолама, поскольку это позволяет мне отдыхать, не отводя их от нужного места.

Я купаю свое кольцо в этом крошечном лучике, и оно посылает мне тонкие ниточки синего могущества. Проходят часы, на протяжении которых я едва осмеливаюсь моргать, каждую минуту смещаясь на крошечное расстояние, чтобы оставаться под Орхоламовым оком по мере того, как оно вскарабкивается на небеса и затем начинает неторопливый спуск к далекому горизонту.

С приходом вечера, предвидя неизбежный приход сторожей, присматривающих за мной, я перемещаю во рту красный осколок, беру его губами и аккуратно приклеиваю обратно к кольцу. Покончив с этим, я принимаюсь осторожно двигать добытый люксин под своей кожей, упаковывая его так, чтобы он оставался только в местах, прикрытых одеждой. Несмотря на многочасовую работу, мне удалось впитать не так уж много, но если мои стражники что-нибудь заметят, все мои усилия пойдут насмарку. Поэтому я перемещаю люксин себе за спину, в ягодицы и бедра. До сих пор со мной обращались с соблюдением приличий, и если так продлится еще хотя бы одну ночь…

Приходит смотритель. Он пару раз начинает принюхиваться, но, очевидно, решает, что у него аллергия на что-то «в этой треклятой стране». Оставив мне ежедневную порцию еды, он выходит, а затем, когда я заканчиваю трапезу, приходит и забирает тарелку.

В следующий раз он заглянет перед сменой караула. Это дает мне два часа. Двух часов более чем достаточно, чтобы умереть.

Дрожащими руками я формирую из синего люксина тонкое острое лезвие – скорее гвоздь, чем нож. Конечно, перерезать вены на запястьях было бы драматичнее, но запястья можно перевязать, и тогда моя жизнь будет спасена. А нож, загнанный в сердце… Это уже необратимо, и к тому же достаточно быстро. Даже если моя плоть меня предаст и у меня вырвется крик, спасти меня будет невозможно.

Я должна была умереть в Гарристоне. Вместе с Юсефом. Я так и не сказала Юсефу, что Гэвин – на самом деле Дазен. Не была уверена в его реакции. Теперь я об этом жалею: он должен был знать, за кого умирает.

Впрочем, нет. Он умер за меня. Ему было наплевать на эту войну, наплевать на Орхолама. Для него было важно поступать по справедливости, а боги и Хромерия – дело десятое. И еще ему была важна я.

Надо было ему сказать. Я ему не доверилась. Это было предательство.

Прости меня, Юсеф. Скоро мы увидимся, и я попрошу у тебя прощения лично… Лично? Или, может быть, мой дух?..

Юсеф не верил во все эти вещи. Надеюсь, что посмертная жизнь оказалась приятным сюрпризом для моего большого медведя.

Я подношу острие гвоздя к своей груди. Гэвин Гайл – а точнее, Дазен Гайл – дал специальное разрешение на самоубийство для тех, у кого прорвется ореол. Однако в меня всю жизнь вколачивали, что убить себя – это то же самое, что и убить другого, и теперь эту мысль трудно отбросить.

Нет, это не убийство. Правильнее будет считать, что я погибла на войне.