Слепящий нож

– Я… я был бы счастлив… – начал Клитос Синий, не выдержав напряжения.

– Андросс, ты плохо себя чувствуешь? Слишком слаб, даже чтобы помолиться? – спросила Белая.

Гэвин понял, куда она клонит: возможно, мол, его отец слишком слаб и для того, чтобы оставаться в составе Спектра. Для Белой это была непривычно агрессивная тактика; обычно она предпочитала действовать мягче. Но вместе с тем она терпеть не могла грубости.

Андросс склонил голову к плечу, словно признавая очко в пользу противника.

– Разумеется, нет, – проскрежетал он. – Но мой голос больше не назовешь красивым. Прискорбное последствие многолетней службы Орхоламу. Я думал, что, может быть, сладкозвучный голос Тизис Зеленой лучше сможет поднять нам всем настроение.

– Орхолам судит людей по их сердцам, не по голосам, – отозвалась Белая. – Он услышит любую молитву, если она обращена к нему со смирением.

«В таком случае мой отец может даже не начинать».

Гэвин позволил своему замешательству проявиться на лице. Андросс, глаза которого скрывались за затемненными стеклами очков, в буквальном смысле играл вслепую. «Бросить вызов всему Спектру, не будучи способным даже видеть выражения лиц? Брось, отец».

Возможно, этот дефект окажется достаточно серьезным, чтобы сыграть Гэвину на руку.

Тем не менее слова Андросса посеяли в уме Гэвина сомнение. Почему он счел нужным выделить новую Зеленую? Разумеется, она была молода и красива и действительно обладала мелодичным голосом – все эти вещи, насколько было известно Гэвину, Андросс ценил. Однако указав на нее Белой, Андросс тем самым подчеркнул, что Тизис принадлежит ему. Гэвин с самого начала предположил, что дело обстоит таким образом. Но зачем Андроссу понадобилось объявлять об этом так открыто?

Может быть, на самом деле она ему не принадлежала? Или принадлежала, но не полностью?

Напряженные морщинки вокруг глаз Тизис, поверх ее фальшивой улыбки, подсказывали Гэвину, что его отец перегнул палку. Зеленые терпеть не могут любое принуждение, ненавидят, когда ими управляют. «Осторожнее, отец! Возможно, я еще вытащу из твоей короны эту жемчужину, что бы ты там себе ни воображал».

Расслабив глаза и перейдя в под-красный диапазон, Гэвин принялся по очереди рассматривать всех членов Спектра, прикладывая все усилия, чтобы это осталось незаметным. В под-красном все нюансы мимики полностью исчезали: восприятие было слишком размытым для мелких деталей. Зато теперь он мог видеть температуру кожи каждого из присутствующих. Разумеется, у разных людей она варьируется в зависимости от естественной для них температуры тела и от того, насколько близко к поверхности кожи расположены кровеносные сосуды, однако если определить базовый уровень – а Гэвин за прошедшие годы очень тщательно проделал это для каждого из присутствующих, исключая Тизис, – то можно понять, когда человек испытывает необычное для него напряжение. Если сердце бьется чаще обычного, то пусть даже человек способен контролировать более явные признаки, такие как сглатывание, ерзание или сжимание кулаков, в под-красном диапазоне он будет светиться более ярко.

Разумеется, нервничать можно по десяти различным причинам, а на температуру может повлиять множество факторов, от выпитого бокала вина до слишком плотной одежды, однако время от времени такое наблюдение давало ему подсказку там, где не работало ничто другое. Имея дело с этими людьми, он должен был использовать любое преимущество.

– Отче Света, смиренно молим Тебя, вонми нашей мольбе! – затянул Андросс Гайл.

Гэвин знал, что Андросс презирает молитвы. О, конечно же, он мог выполнить все необходимое: он знал все ритуалы вдоль и поперек, и перед простым людом был способен разыграть полную искренность. Но здесь, среди тех, кого он мог считать почти равными себе, Андроссу было труднее скрывать свое истинное отношение к читаемому. Для него религия всегда была лишь уловкой, но уловкой, на которой зиждилась их власть. Отсюда все эти фальшивые архаизмы, которые он изрекал с каменным лицом, так что нельзя было понять, то ли он действительно полон религиозного рвения, то ли насмехается над каждым словом, которое произносит.

– Простертые пред Тобой, не смеем поднятися, Господи наш! Да иссохнут притязания наши в горниле славы Твоей; да затмятся надежды наши светом истины Твоей! Даруй премудрость нашим собраниям, темноту нашим помрачениям, зоркость нашим деяниям! Тако молим Тебя в убожестве своем. Да убоится наша младость старости, а старость – могилы! Да процветут труды наши в глазах Твоих, в мире и истине, и в страждах мнозиих!

«Старый ублюдок, тебе лишь бы повыпендриваться!»

– По сему да свершится, – закончил Андросс.

Все присутствующие осенили себя знаком четверки и тройки.

– Да будет так! – пробормотал каждый.

Белая выглядела разъяренной, однако ее тяжелый, как утюг, взгляд не мог оказать никакого действия на слепца.

– Гэвин, – сказала она, – открывай заседание.