Слепящий нож

– В этом не было ничего недостойного. Двое из моих братьев попали в плен к илитийским пиратам. Их сделали галерными рабами. Моя семья даже не знала, где их искать, и тем более не представляла, откуда взять денег для выкупа. Я пришла к леди Гайл. Она послала своих людей, и те нашли моих братьев и выкупили их – за ее деньги. Их привезли сюда, чтобы я могла воочию убедиться, что с ними все в порядке. Леди Гайл ухаживала за ними, пока их здоровье не восстановилось, после чего за свой счет отправила домой. У меня не было никакой возможности с ней расплатиться. Видишь ли, все мое большое гвардейское жалованье ушло на то, чтобы купить моим родителям ферму и лавку. Я предлагала ей отдать деньги – она отказалась. Она знала, что для моей семьи это будет разорением. Много месяцев она не упоминала об этом, а позже, когда она попросила меня предоставить ей кое-какую информацию, я не могла ей отказать.

Бархатная узда, держащаяся исключительно на Самитином чувстве чести. Или долга… Да, это было, несомненно, в духе леди Фелии. Для Оранжевой она была очень мягкой, – но все же она была Оранжевой.

Самита продолжала тусклым, монотонным голосом, словно шла к месту собственной казни:

– Она сказала, что всего лишь хочет защитить своего сына, и я ей поверила. Он ведь Призма, так что я решила, что в конечном счете цель у нас одна. Фактически, это не было предательством, так ведь? Но в глубине души я понимала, что поступаю неправильно – поэтому сейчас и рассказываю все это тебе. Я… я не могла рассказать об этом командующему. Я бы не вынесла разочарования в его глазах… В общем, как бы там ни было, последним ее заданием было вот что: леди Гайл сказала, что после ее смерти я должна буду передать тебе эту записку.

И Самита вручила Каррис небольшой листок бумаги, запечатанный гербом леди Гайл.

– Знаешь, я ее не виню, – продолжала она. – Может быть, это будет концом моей карьеры, но при чем здесь вообще я? Она делала это даже не для того, чтобы защитить свою семью; все, что она делала, она делала ради Семи Сатрапий. Я понимаю, что иногда приходится идти на жертвы, и обычно платить приходится нам, простым смертным, и мы даже не всегда знаем, за что платим. Когда я была моложе, это меня бесило, но сейчас я смирилась. Так уж устроен мир.

Самита снова кашлянула и встала.

– Я, гм… Я подожду снаружи.

– Проклятье, Сами, почему ты не могла просто оставить это письмо на моей кровати?

– Все эти тайны… они разъедают меня изнутри. Я не могу так жить, Каррис. С меня довольно.

Она вышла. Каррис потерла виски, пытаясь собраться с мыслями. Черная гвардия не могла себе позволить потерять такого хладнокровного бойца, как Самита, – даже в обычное время, и уж тем более сейчас, после того как они понесли такие потери под Гарристоном.

Каррис вскрыла письмо. Строчки, написанные красивым, уверенным почерком леди Гайл, гласили:

«Каррис! Дазен тебя любит. И всегда любил. Если ты уже заставила его рассказать тебе правду, пожалуйста, спроси его также о том, что в действительности произошло в вашем фамильном особняке. Я знаю, что это не то, что тебе хотелось бы услышать, однако вся твоя жизнь была отравлена успокоительной ложью, а именно: что твои братья были невиновны в трагедии, которая унесла всю твою семью. Это не так».

У Каррис было такое чувство, словно ее ударили в живот. Она делала мелкие частые вдохи, заставляя себя читать дальше. Леди Гайл не просто признавала, что Гэвин на самом деле не Гэвин – от этого она переходила к вещам, о которых Каррис ничего не знала. И, возможно, не хотела знать.