Слепящий нож

Гэвин понимал, что несправедлив к ней: чаще всего Марыся продолжала ему служить, даже находясь вне этой комнаты. Он забрался под одеяло и еще несколько секунд предавался угрюмым размышлениям, прежде чем заснуть.

Должно быть, посреди ночи Гэвину стало жарко и он сбросил с себя одеяло, потому что неожиданно он обнаружил, что мерзнет. С головой, окутанной сном, он протянул руку, чтобы натянуть одеяло обратно, и в этот момент ощутил на своем бедре касание длинных волос, а потом поцелуй. Она взяла его руки и прижала к бокам тела, давая понять, чтобы он не вмешивался.

«Ох, Марыся! Если бы можно было влюбиться в рабыню…»

Она ублажала его так же, как делала все остальное: оперативно и качественно. Ей уже приходилось делать это прежде, когда он возвращался из поездок, а ее не оказывалось дома, чтобы его встретить, или просто когда она чувствовала, что он изголодался по утехам плоти. В таких случаях она будила его, ласково и быстро, и затем так же быстро доводила до оргазма. Это было похоже на работу походного повара: она удовлетворяла его голод как можно скорее, стараясь как можно меньше помешать текущей задаче – в данном случае сну. Забавная женщина, но Гэвин не променял бы ее ни на что в мире.

С поразительной быстротой добившись его возбуждения, Марыся взгромоздилась поверх его лежащего тела. Он потянулся к ее груди, но она поймала его руки и отвела за голову. Бывали месяцы, когда груди Марыси становились настолько нежными, что ей было неприятно, когда Гэвин даже прикасался к ним. Конечно, она позволила бы, если бы он настоял, – ее работа состояла в том, чтобы доставлять ему удовольствие, – но сегодня ночью Гэвин не желал настаивать, ведь она отнеслась к нему с такой заботой.

Она тихо простонала, понемногу опускаясь на него, и мысли Гэвина смешались от получаемого удовольствия, но он все же открыл глаза. Марыся редко стонала… В комнате было темно. Разумеется, Гэвин мог это исправить, но наслаждение сковало его волю. Как давно он был этого лишен!

Тем не менее, когда она окончательно угнездилась на нем, Гэвин уже знал – даже без рук, даже в темноте, – что это не Марыся. По мере того, как он выходил из сонного оцепенения, это становилось все более очевидно. Он знал тело Марыси, знал, как она двигается, знал запах ее выделений и ее духов, и это было не…

«Эти духи!»

Его ночная искусительница принялась ритмично двигать бедрами, а Гэвин лежал, поглощенный двумя соперничающими зельями: наслаждением и воспоминанием. Каррис почти никогда не пользовалась духами. Может быть, раз в году, и то лишь тогда, когда не могла этого избежать. Например, на балу люкслордов – в тот раз она надушилась. Этими самыми духами.

«Орхолам всемилостивый! Так вот как она проникла в комнату! Вообще-то гвардейцы не должны никого пускать, но Каррис они не стали бы останавливать. Особенно после того, как я рассказал им, что… Уфф!»

От одной мысли о том, что эта женщина – Каррис, Гэвин ощутил себя полностью проснувшимся. Воспламененным. Его партнерша действовала немного неловко, словно не очень хорошо знала, что нужно делать. Еще бы: насколько он знал, у Каррис за всю ее жизнь было только два любовника, и оба лишь на короткое время. Ей неоткуда было набраться опыта. Хотя обычно ее движения все же были более скоординированными, чем сейчас… Гэвин сжал руками ее мягкие бедра, помогая и направляя ее.

«Каррис! Надо же, спустя шестнадцать…»

Мягкие бедра? У Каррис? Нет, конечно, женщина может быть невероятно тренированной и все же сохранить на бедрах немного мягких тканей, но…

Она стонала уже в полную силу, так что ее голос почти полностью заглушал звуки голосов за дверью. Гэвин убрал руки с ее бедер, но она лишь прижалась к нему еще сильнее.

Дверь отворилась, и в комнату вошла женщина с лампой в руках.

– Прошу меня простить, капитан! – послышался голос одного из братьев Грейлингов. – Я в самом деле считаю, что вам…

В свете лампы Гэвин увидел, что в ногах его кровати стоит Каррис. Его ночная посетительница, оставшаяся в тени, еще несколько долгих мгновений продолжала неторопливо и сладострастно елозить по нему бедрами, прежде чем предпочла заметить, что в комнате есть кто-то еще.

Каррис дернула за рычаг, открывавший стенные панели с яркой водой, затопив комнату светом.

Еще секунду Гэвин не видел ничего: свет ослепил его. Потом, когда его глаза приспособились, он наконец увидел, кем была сидевшая на нем сверху женщина: Ана Джорвис, студентка из сверхфиолетового класса. Маленькая искусительница, уже когда-то пытавшаяся обманом проникнуть к нему в постель.

– Я бы попросила! – воскликнула Ана, бросив взгляд через плечо.

Она не стеснялась своей наготы – ни перед Каррис, ни перед молодыми гвардейцами. Ее не смущало, что ее застали в процессе соития, – она чуть ли не гордилась этим, надменная, вызывающая.