Слепящий нож

Однако хирургеоны были уже здесь. Они подхватили его и унесли, рыдающего и безутешного.

Кип прохромал к шеренге – ни о каком «бегом марш», конечно, не могло быть и речи. Тем не менее ему казалось, будто он плывет по воздуху. Сколько макового отвара выдал ему тот хирургеон?

Впрочем, пожалуй, дело было не в маковом отваре.

Командующий Железный Кулак встал перед Кипом. Он взял Кипов золотой боевой значок и защелкнул его в медальон. На передней стороне медальона было изображено черное пламя.

– Это пламя Эребоса. Оно символизирует наше служение и нашу жертву. Как свеча пожирается пламенем, чтобы давать свет и тепло – точно так же и мы, принеся присягу, день за днем отдаем свои жизни, чтобы служить Орхоламу и его Призме. Кип Гайл! Молот! Принимаешь ли ты на себя эту священную обязанность?

– Принимаю, – ответил Кип, чувствуя, как по коже ползут мурашки.

– Клянешься ли ты отречься от всех других обязательств ради служения нашей организации, Орхоламу и его Призме?

– Клянусь.

– В таком случае, Молот, я объявляю тебя курсантом Черной гвардии!

– Мо-лот! Мо-лот! – скандировала толпа.

Позволив им покричать еще несколько секунд, Железный Кулак сделал знак, требуя тишины, и перешел к следующему в шеренге.

Остаток церемонии прошел словно в полусне. Каждый из стажеров принес клятвы, после чего их окружили старшие курсанты и гвардейцы, чтобы поздравить со вступлением. В конце концов все решили отправиться в излюбленную у гвардейцев пивную – выпивка, разумеется, была за счет новобранцев.

Однако прежде чем позволить себе быть увлеченным вихрем этого вечера, Кип поглядел на своего отца. Гэвин Гайл стоял там, где Кип его оставил, не обращая внимания на посыльного, подошедшего к нему с каким-то поручением. Он не сводил глаз с Кипа. На лице Призмы играла благожелательная улыбка – и может быть, немного больше, чем благожелательная. Может быть, в ней было и немного гордости.

Глава 93

Каррис смутно осознала, что люди уходят. Она лежала вниз лицом на булыжной мостовой, молясь о том, чтобы они не вернулись, надеясь на беспамятство, – но оно не приходило.

Подняв голову, она увидела лужу крови на том месте, где лежал ее рот. Ее левый глаз стремительно набухал и закрывался, правый делал то же самое, но в более медленном темпе. Она чувствовала тошноту от удара по голове. Во рту был мерзкий вкус – помимо тупого металлического привкуса крови.

Каррис обнаружила, что ее перекатили на бок, чтобы она не захлебнулась собственной рвотой, – и ее тут же обильно вырвало снова. Она вся обляпалась зловонной массой, но из-за спазмов в животе была вынуждена свернуться в клубок. Судорожные вдохи заставляли живот сжиматься снова и снова.

Мало-помалу спазмы поутихли, но голова по-прежнему казалась едва присоединенной к телу, живущей собственной жизнью. Там словно бы что-то переливалось от одного края к другому.

Каррис снова перевернулась на живот и принялась понемногу отползать. Ползти она могла – хорошо. Краем сознания она отметила, что у нее не сломаны ни руки, ни ноги, – очень хорошо. Ее ладони были скользкими от крови и кое-чего похуже, камни мостовой впивались в колени. В ребрах кололо каждый раз, когда она делала вдох, но если какие-то из них и пострадали, то были, скорее всего, лишь надтреснуты. Ей приходилось ломать ребра прежде, и это было гораздо более болезненно.

Разве что, конечно, ее тело маскировало боль. Иногда тело проделывает такие штуки, будь оно проклято.

У нее запершило в горле; она закашлялась и сплюнула кровью. Зубы были еще целы, но она едва не откусила себе язык. Вокруг шеи жгло, словно бы огнем, – Каррис боялась дотрагиваться, просто не могла себя заставить. Вместо этого она продолжила ползти.

Пять-десять минут – или год? – спустя она выползла на перекресток. Что это за улица? Она ведь только что здесь проходила, но не могла вспомнить… Не могла сообразить даже, какая это часть города. Впрочем, улица не казалась людной.

Тем не менее дальше ползти она не могла. Правый глаз уже окончательно закрылся. Каррис вдруг поняла, что у нее ужасно болит задница – похоже, ее ягодицы послужили мишенью для множества пинков. К тому же у нее начинало сводить ноги.

Ее снова стало рвать, но было уже нечем.

Открыв свой единственный видящий глаз, Каррис увидела, что кто-то идет по улице в ее сторону. Человек подошел ближе, потом обошел ее по широкой дуге.

Мимо шли и другие – мужчины, женщины. Человек с тележкой. Ни один не остановился. Орхолам, почему никто не останавливается?

Беспомощная, как если бы она была нагой, Каррис лежала, не в силах сделать ровным счетом ничего, отданная на милость любого прохожего. Любого, кто захотел бы ею воспользоваться. Она принялась плакать, ненавидя себя за это. Однако все тело так болело!

– Ну-ну, милочка, – послышался над ней мужской голос. – Все будет в порядке. Ты же храбрая девочка, верно?

Вроде бы илитиец, судя по выговору. Каррис обычно не везло с илитийцами, и она была о них невысокого мнения.

– Одета как Черная гвардейка, но белая как мел… Ба, да это же Каррис Белый Дуб!