Слепое пятно

Чик наконец смог взглянуть на то, что находилось снаружи — на радужный ландшафт, сперва потрясающе сильно напомнивший океан опалов, до того он был богат оттенками красного, пурпурного и молочно-белого, со вспышками ярко-желтого и голубого, — сияющая путаница из пляшущих, веселых красок, порхающих в неустойчивой многоцветной гармонии. Таково было его первое мимолетное впечатление.

На следующем пролете он смог присмотреться получше. Чем-то всё это было схоже с исполинской чашей, полной пузырьков: такая же иллюзия движения, та же чарующая утонченность цвета, вот только теперь всё это казалось не мешаниной разнородных частиц, но самой жизнью. Тут были цветы, нежные, как радуга, тонкие, изгибающиеся, дышащие, сплетающиеся в запутанный лабиринт хитроумных оттенков; длинные ростки, по красоте подобные орхидеям, вздымались вверх и, извиваясь, склонялись к земле. То было огромное море всеохватывающего цветения… и ни одного дерева…

— Это наш пейзаж, — заговорил Рамда. — Если верить Харадосу, здесь всё совсем не так, как в следующем мире… в вашем мире, мой господин. После вашей встречи с Рамдами я отведу вас в Маховисал, чтобы вы могли поближе всё рассмотреть.

Они достигли подножия лестницы. К этому времени Чик уже обратил внимание на то, как была построена лестничная площадка: создавалось впечатление, будто она высечена, а не построена. Вестибюль был размером с настоящий зал, с высоким купольным потолком, такой большой, что вместил бы и сотню человек. Как и в коридоре за дверью комнаты Чика, здесь выстроились шеренги стражей, облаченных в алое и голубое.

Первые неизменно были светловолосыми, стройными и подвижными с виду, вторые — крепко сбитыми, мрачными, внушительными. В конце две лини сходились у арочного дверного проема, очень большого, над которым виднелось украшение в виде трехлистного клевера. Один листок был алым, другой — синим, а третий — зеленым.

Дверь открылась. Стражи остановились. Геос с поклоном отошел в сторону, и Уотсон направился вперед, чтобы предстать перед Советом Рамд.

Глава XXXIV

Бар Сенестро

Для Чика это был решающий момент. Повинуясь внутреннему порыву, он положился на вероятность, за которую теперь должен был держаться перед лицом объединенной мудрости этих ученых мужей. Он был один, некому было направить его, кроме Геоса, который, несомненно, был ему другом, но который так же несомненно покинет его при малейшем намеке на обман.

Он оказался в большой круглой или, точнее, овальной комнате, тоже со сводчатым потолком, но гораздо более красиво окрашенной — в лазурно-голубой. В стены были врезаны продолговатые, узкие окна, достававшие до изгиба, где стены мягко перетекали в потолок. Они были застеклены уже упоминавшимся полупрозрачным материалом, который, однако, слегка отливал зеленым, так что всё собрание было освещено мягким, спокойным и прохладным светом.

На стене напротив входа была огромная копия виденного ранее Чиком украшения в виде клевера, по сути, сияющий драгоценный камень, цвета которого сплелись в почти что пылавшую троицу. Чик не мог сказать, был ли свет искусственным или природным. На полу разместилось около трехсот столов вроде библиотечных и столько же людей с отличительными признаками Рамд. Все они были гладко выбриты, относительно высокого роста и держались с изяществом, способным поразить любого, кто знаком с понятием врожденной наследственной культуры. Во всем зале витал дух учения, правосудия и высшего суда.

На мгновение Уотсоном овладели слабость и нерешительность. Он мог храбриться перед Геосом и Авеком, но перед лицом такого собрания уже не был так уверен в себе. Только одно могло подбодрить его — лица, в которые он смотрел. Все они светились изумленным почтением.

Затем он огляделся повнимательнее. Он вышел на широкую платформу или, вернее, помост. Только сейчас он заметил, что по обе стороны от него стоят два трона; казалось, они были сделаны из золотистого янтаря. На правом сидел мужчина, на левом — женщина. Обнаружив этих двоих, Чик удивился.

Во-первых, мужчина не был Рамдой. Его разукрашенное самоцветами одеяние, похожее на доспех, выглядело внушительнее, чем исполненные достоинства одежды Мудрецов: кираса, усыпанная драгоценными камнями, и сандалии на ногах; руки же были обнажены. В то же время его наряд как будто бы сбивал ему цену. Незнакомец был облечен властью, царственен, с той манерой держаться, которую порождают земные амбиции и достижения. Он был странно привлекателен: живой, хорошо сложенный, с вьющимися волосами и зоркими темными глазами; за исключением очертаний рта он мог бы сойти за модель для античного скульптора.

Уотсон изучал историю. Перед ним сидело воплощение трех сильных натур, нечто вроде смеси Нерона, Калигулы и Александра: в нем были чувственность первого, жестокость второго и безотчетный пыл и величие бессмертного македонца. Мужчина улыбался, и улыбка его была не веселой, но скорее исполненной интереса и насмешливого терпения.