Слепое пятно

Новый стихийный толчок, и зонт пуще прежнего беснуется: выворачивается и вылетает из пары спиц. Ткань падает в лужу, а за ней и вся моя сегодняшняя пачка сигарет.

Чувствую, как в венах закипает злоба: соединяется с раздражением и хочет уничтожить всё на своём пути, но мне нужно держать себя в руках. Да и что я сделаю на улице? Покричу?

Пытаюсь поднять мокрую пачку в надежде, что хоть одна сигарета уцелела от воды. Напрасно. Табак испорчен. С размаху швыряю её в сторону и раздраженно бью по луже ногой. Боль тут же отдает в ступню, и я громко матерюсь. Мокрая штанина неплохо охлаждает внутренний пыл.

Под козырьком клиники стоит доктор Солсбери и с интересом меня осматривает.

— Ну, давайте, — вдруг кричу я, — скажите мне, что я чокнутая и больная. Мне не стыдно за то, что Вы увидели. У меня утонули чёртовы сигареты, я на взводе. И Ваш зонт мне не помог!

Он наклоняет голову, пытаясь скрыть смех, но ничего не выходит. Я плохо вижу выражение его лица, но улыбка сразу бросается в глаза — искренняя, широкая. Солсбери подзывает меня рукой к себе, под козырек. В целом, других вариантов-то и нет.

— Угощайтесь, — он протягивает свою ментоловую отраву, — не уверен, что Вам понравится, но…

— Я такие и беру, — перебиваю и беру две сигареты, глазами выбирая подходящее место неподалеку.

— Останьтесь здесь, — он подкуривает себе и подзывающим движением приглашает разделить пламя зажигалки.

Мне хочется возразить, но потребность сильнее. Наклоняю голову ближе и плотно затягиваюсь, расслабленно прикрывая глаза. Кровь насыщается и мне становится лучше.

— Здесь нельзя курить, — прихожу в себя и киваю на предупреждающий знак на двери клиники.

— Верно, такое разрешено только персоналу, — он смотрит на мои выкинутые сигареты и снова улыбается, — Вам сегодня повезло.

Никотиновое удовольствие резко сменяется стыдом. Он неприятно укалывает в голову и выбивает почву из под ног. Мокрая от лужи штанина заставляет мёрзнуть. И тут я понимаю, что рядом сэтимчеловеком чувствую себя глупой: чересчур инфантильной, слишком несдержанной и несобранной для своих лет.

Вроде бы он не делает для этого ничего такого, но один вид его спокойствия и безучастность ко всему миру, вызывает во мне глубокое ощущение собственной никчемности.

— О чем Вы думаете? — вдруг рискую спросить его и ежесекундно прикусываю язык: чем я вообще думаю, когда задаю такие вопросы?

— О количестве Ваших непрожитых эмоций, моральных самоистязаний и несбыточных желаний контролировать всё вокруг, — теперь он внимательно смотрит на меня и тяжело вздыхает, обращая внимание на мои несильно стучащие от холода зубы, — пойдёмте внутрь, пока Вы не заболели. Нужно исправить это недоразумение.

Сейчас, семеня по коридору за ним хвостиком, я замечаю, как на него смотрят люди: неподдельный интерес, уважение и удивление. Еще пару часов назад юная миловидная блондинка, что проверяла мою запись и делала чай во время ожидания, пожирает меня одним из самых неприятных взглядов.

«Интересно, у него с ней что-то есть? Стоп. Почему меня это волнует? Боже, какой позор: я хожу по клинике с насквозь мокрой от лужи штаниной, прихрамываю от боли в ноге и стучу зубами».

Семь лет назад.

Микеланджело в первый раз пригласил меня на свидание. Несмотря на всю его романтичность, такие вещи были по-настоящему редкими и особенными. Мне так сильно хотелось его впечатлить, что я даже решилась на своеобразную укладку и свое самое откровенное платье: меня никогда не видели в чем-то подобном.

Каково было моё удивление, когда вместо предполагаемых мной мест, мы оказались на кухне его дома.

— Лови фартук, — он заливался добрым смехом, смотря на сбитую с толку меня, — у нас сегодня романтический ужин: будем делать лазанью. Листы, так и быть, я уже купил. На тебе соус, на мне мясо.

Деваться было некуда, и я подхватила волну его веселья, мы громко слушали музыку, напевая знакомый итальянский джаз, много шутили и разговаривали. Микеланджело то и дело крутил меня в танце во время готовки, делился сокровенными воспоминаниями из раннего детства, на словах знакомил с семьей по этим обрывкам. Тогда я ещё не ожидала подвоха и расслабленно попивала белое сухое, внимательно слушая его трогательные истории.

Переломный момент этого вечера пришел внезапно. Я краем глаза уловила силуэты двух людей, внимательно наблюдающих за нами. От неожиданности вскрикнула и опрокинула пачку листьев лазаньи с тумбы. Хрупкие пласты вылетели на плитку и раскрошились.

— Чёрт, — выругалась я, — прости.

— Ничего страшного, — лучезарно улыбнулся Микеланджело и подхватил меня за локоть, — пойдём, представлю тебя моим родителям.

Понедельник. Сейчас.

В кабинете доктор Солсбери копошился по тумбочкам, внимательно слушая резко всплывающие заметки.