Слезы Брунхильды

Я почти не помню тех дней в Руане, и даже лицо несчастного Мерове полностью стерлось из моей памяти. Очевидно, причиной тому был стыд. Помню лишь, что тот период я прожила словно во сне — ни о чем, не думая, позволяя событиям нести меня по течению и довольствуясь тем, чтобы просто жить, день за днем. Я не вспоминала ни о Зигебере, ни о детях. Я впала в уютное забытье, которое не имеет ничего общего со счастьем, но сродни тому умиротворению, которое настает, когда, погрузившись на самое дно отчаяния, полностью отдаешь себя на волю обстоятельств. Когда собственная смерть представляется близкой и неизбежной, то каждое мгновение, каждый глоток свежего воздуха, каждый солнечный луч — уже радость. Мерове тоже доставлял радость, и его любовь, и его ласки.

Во время нашего заточения в базилике Святого Мартина мне ни на мгновение не приходила мысль о том, чтобы молиться — так я ненавидела Бога и Церковь. Но я снова начала размышлять, надеяться, верить в то, что для меня еще возможно будущее.

Потом события стали разворачиваться с такой быстротой, какой никто не мог предугадать.

11. Руанская пленница

День подходил к концу, и в лучах еще теплого солнца то и дело вспыхивали зеркальные блики на поверхности спокойной воды Сены возле самых Хильперика и Брунхильды. Они одни сидели на берегу, словно пара влюбленных. Но эта видимость была обманчивой. Близость их тел, их оживленная беседа, уединение, которым они наслаждались — или, по крайней мере, которого искал Хильперик и которое охотно разделяла Брунхильда, — были результатом не влюбленности, а пристрастия к долгим спорам на темы, в которых никто из окружающих ничего не смыслил. Это вошло у них в привычку с тех пор, как королева была освобождена из заточения. В первые дни Мерове пытался принимать участие в словесных схватках отца и жены — скорее для того, чтобы прочно утвердиться в новой роли супруга, а не из настоящего интереса, — но скоро отказался от этого намерения: настолько скучными и сложными были для него их речи.

Хильперик вбил себе в голову мысль о том, чтобы преобразовать религию или, по крайней мере, прояснить загадку Святой Троицы — Отца, Сына и Святого Духа, которые в то же время были единым Божеством.

Это казалось ему лишенным всякого смысла, тогда как тезисы Ария, признанные еретическими по эту сторону Пиренеев, но широко распространенные в Испании, представлялись ему вполне разумными. Брунхильда и сама была воспитана в арианской вере, и вот уже две недели они продолжали углубляться в эти предметы — сначала просто из любви к риторике, потом все более и более серьезно, пытаясь найти простое и определенное решение этого вопроса, который вызывал разногласие в Западной Церкви уже не один век.

— Мне кажется, само определение «Сын Божий» было неверно истолковано, — говорил Хильперик. — По мне так речь идет не о конкретном человеке по имени Христос, а о воплощении самого Бога Отца в человеческом существе. Но ведь и мы, остальные человеческие существа, как сказано о том в Писании, созданы по образу и подобию Божьему — то есть Бога Отца. И, принимая человеческую форму, Бог как бы сам становится «сыном Божьим»[43].

— Итак, Иисус Христос не Сын, а лишь сам Бог Отец, облекшийся в человеческую плоть…

— Вот именно! И потом, как можно быть своим собственным сыном? Это же лишено всякого смысла!

— Я уже слышала эту теорию, — осторожно сказала Брунхильда. — Она достаточно близка к идеям савелиан…. Но разве монахи не считают Савелия еретиком?

— Да у них все еретики!

— У нас в Толедо богословы учили не так…. В Книге Иова сказано, что ангелы — создания Бога, и их называют «сынами Божьими». Иисус был одним из сыновей Бога, превосходящим всех остальных, но, тем не менее, также создан Богом и научен им. Он подчиняется своему Отцу и стоит ниже Его.

— Так и есть! И, кроме того, на горе Елеонской не просил ли он Отца избавить его от смерти?