В ответ мне было сказано, что они рады, что я жив и что я нужен им пятнадцатью милями южнее. Я же сказал им, что мне нужны антибиотики и что им делать со своими пятнадцатью милями. Они повторили свой приказ. Я повторил то, что думал по этому поводу. Еще я сказал им, что если только выберусь отсюда живым, то найду каждого из них, и пусть тогда они пеняют на себя. Я убью их самих, их жен, детей и собак. Даже их мечты.
Спустя минуту в рации раздался голос пилота. Он сказал всего два слова: «Я лечу». Спустя два часа он приземлился, затащил меня в вертолет, ввел мне в вену антибиотик, и мы с ним взлетели.
Мы уже почти выбрались из-за линии фронта, когда за полтора часа до Кэмп-Калифорния вражеской ракетой нам снесло задний винт. Мы завертелись волчком. Кое-как ему удалось посадить машину. Я вылез из обломков, вытащил его, и мы с ним растворились среди джунглей, преследуемые по пятам отрядом разъяренных врагов. К концу третьего дня я уже тащил его на спине.
Первая пуля попала мне в живот. Вторая прошила его насквозь и уже собиралась проникнуть в меня, когда вот это ее остановило. – Я вложил ей в руки книгу. – Когда я рассказывал тебе, как восемь дней тянул на себе мертвое тело… это был твой отец.
По ее подбородку текли слезы. Я вложил ей в руку его часы и именной жетон. Повертел в своей руке бронзовую зажигалку «зиппо».
– Вопреки всем приказам, твой отец угнал вертолет и поспешил мне на выручку, когда никто другой не пожелал этого сделать. Он был самый лучший. Лучший из них всех. Он дал мне то, чего я не заслуживал, и взял на себя мои промахи.
Мы молча сидели несколько минут. Ее глаза были закрыты. Пальцы скользили по кожаному переплету блокнота, по выгравированным буквам жетона.
– Это подарок, который мне никогда не… – Я умолк, не договорив. – Я долгое время не мог понять, почему он так поступил. Вернуться в ад и пожертвовать собой ради другого. – По моим щекам катились слезы. – Он лежал в грязи, и его жизнь красной струйкой крови вытекала сквозь мои пальцы, а свет в его глазах мерк. Внезапно он рассмеялся.
– Джозеф? – произнес он.
Я сильнее придавил ладонью его рану, чтобы он мог говорить дальше.
– Да?
Он улыбнулся.
– Хочу открыть тебе один секрет. Думаю, тебе пора это знать.
– Это какой же? – спросил я, не глядя на него.
Он похлопал меня по груди.
– Злом не победить зла. – Он попытался сделать глубокий вздох и не смог. – Никогда.
Все мои старания были напрасны. Жизнь покидала его, просачиваясь сквозь мои пальцы. Он притянул мой лоб к себе и прошептал:
– Это способна сделать только одна вещь.
Я разрыдался. Он улыбнулся, положил мне на сердце ладонь, затем закрыл глаза и прошептал:
– Это единственное, что нам действительно нужно.
Это были его последние слова.
Я умолк, а когда снова обрел дар речи, произнес:
– Сюзи, я все эти годы хотел извиниться перед тобой.
Мы с ней молча просидели около часа. Никто не решался заговорить первым. Между тем за окном уже вовсю сияла луна. Наконец Сюзи высморкалась и сказала:
– Значит, все, что ты рассказывал в своих интервью, это правда?
– Да.
Сюзи громко шмыгнула носом.
– Джозеф, мне так…
Я прижал к ее губам палец.
– Ты мне ничего не должна.
– Ты прощаешь меня?
– Нет, – покачал головой я.
– Ну, пожалуйста, прошу тебя.
– Я скажу тебе то же самое, что твой отец сказал мне, когда я задал ему тот же самый дурацкий вопрос.
– И что же это такое?
– Тебе не за что просить прощения.
Сюзи присела на кровати и заключила меня в объятия. Мы крепко обняли друг друга и разрыдались. Эти слезы я носил в себе не один десяток лет. Не знаю, в каких закутках души они хранились все это время, но чтобы их выплакать, мне понадобилось не менее часа. Я даже представить не мог, что их окажется так много.
Наконец, Сюзи пристально посмотрела на меня.
– Но это еще не конец твоего рассказа?
– Нет, не конец.
– Но ты мне пока ничего не расскажешь?
Я повертел в руках картонную карточку. Ее заплаканное лицо – портрет очищения ее души.
– Нет.
– Не можешь или не хочешь?
– Не хочу.
– Она знает? – Сюзи посмотрела на Элли.
– Нет.
– Ты когда-нибудь нам скажешь?
Я бережно вложил ей в руку карточку и покачал головой.
Вторую половину дня мы провели, смеясь. Я рассказал ей не менее сотни историй про ее отца, про его удивительное чувство юмора. Про то, как он смеялся, про его любовь к сигарам и скотчу, про его любовь ко всему, что было связано с ее матерью. Как он мог часами говорить о ней. О том, как он мечтал переехать в горы Каролины, построить там себе лесную избушку и, сидя с ней возле костра, держать ее за руку. Как он научит ее кататься на лыжах. Как они с ней пойдут к алтарю.
К вечеру продюсерша заказала пиццу, пододвинула к нам стул и отправила телохранителей по домам. Сидя в кровати, Сюзи с аппетитом поглощала ужин. Некая невидимая черта была преодолена. Это снова был ее голос, голос, наполнявший нас надеждой и верой. В полночь я встал, чтобы уйти, но она схватила мою руку.
– Хочу попросить тебя кое о чем.
– О чем угодно.
– Ты уверена? – уточнил я, когда она сказала мне.
– На все сто.
– Я там буду, – ответил я и поцеловал ее в лоб.
Глава 39