Слишком живые звёзды 2

Несколько раз Женя чуть не захлебнулся собственной рвотой, кто-то переворачивал его, на мгновение перед глазами появлялся тазик, а потом весь организм выворачивало наружу, и становилось так больно… всё внутри сжималось до маленького кусочка.

Но даже в эти моменты голову не покидали серые глаза.

Иногда снились сны, но все они были обрывистыми, блеклыми, самым ярким цветом в них был серый. В некоторых из них Женя покидал свой дом – house, но точно не home, – слышал крик матери, и когда её голос уже заполнял собой весь мир, он начинал бежать, но дом всё так же оставался за спиной, словно догонял его, не хотел отпускать. В некоторых снах Женя катался по льду на подошвах кроссовок. Слышался треск, под ногами пропадала земля, и через секунду леденящая вода вгрызалась в кости, парализуя мышцы. Сколько бы Женя ни барахтался, он всё равно шёл ко дну…а потом просыпался, и его испепелял яркий свет. В некоторых снах были лишь образы и чувства, в некоторых снах была лишь кровь, весь сон состояли из крови, вытекающей отовсюду: из ноги, из носа, из простреленной головы, из ран на лице, которое больше никогда не будет красивым. Кошмары прокрадывались под кожей, вызывая мурашки, и штурмовали мозг. Иногда в темноте Женя слышал выстрела – тогда он опять просыпался, втягивая через ноздри тяжёлый запах пороха. Лучше всего удавалось поспать, когда лампы выключали, и вот в те моменты – хоть и ненадолго – боль слегка притуплялась, но не уходила полностью. Звёзды вспыхивали вновь, боль возвращалась с новыми силами, и только одно оставалось неизменным – Катины глаза, что навечно отпечатались в памяти. Они были в каждом сне, пусть и оставались незаметными: серые глаза проглядывали из-под кромки трескающегося льда, серые глаза сияли в уличных фонарях, стоящих у самого house, серые глаза были везде и в то же время нигде.

Жене удавалось вырываться в реальность, но с каждым разом кошмары забирали его всё быстрее.

Он плохо помнил, чем его кормили. Артём Валерьевич, мужчина в чистом докторском халате, время от времени запихивал в его рот ложку чего-то безвкусного, вязкого, заставлял Женю жевать, глотать, и он глотал, хотя понимал, что совсем скоро выблюет всё обратно. Та же проблема была и с водой – стоило ей только появиться в организме, как всё внутри начинало сжиматься. Боль возвращалась. Она всегда была верной подругой Жени, а сейчас и вовсе целовалась с ним взасос и не желала отлипать. Она впивала в его мышцы ногти и смыкала на костях зубы, заливаясь в безумном хохоте.

А он… он думал о Кате, когда мог думать.

Поднимали его только по просьбе сходить в туалет. Мужчина уходил, и через какое-то время Женю аккуратно хватали, приподнимали с кровати и медленно ставили на ноги… на ногу – левая была в гипсе. Где-то вдали раздавался женский голос, но не Катин, нет. Женя видел мелькающие перед собой тёмно-зелёные глаза и не замечал их. Видел карие и также не замечал их. Только серые. Только серые глаза заполняли его сознание.

Лучше всего Женя помнил, как пытался пробиться к Кате. Он убеждал всех, кто его окружал – по-настоящему или нет, – что ему НЕОБХОДИМО увидеть Катю, что он ОБЯЗАН увидеть её. Несколько раз он вырывал трубки из рук, несколько раз он падал на пол, после чего его накрывала капельница. Он кричал подобно сумасшедшему, не следя за словами, которые вылетали изо рта. Он плакал подобно голодному младенцу, когда его поднимали с пола и укладывали обратно в кровать, а потом продолжались кошмары, и о плакал снова.

Боль разрывала его как снаружи, так и изнутри.

Очень редко Женя просыпался один, когда в палате никого не было. Искусственные звёзды всё так же безжалостно сияли, их жужжание пробирало до самых костей, больше всего в мире хотелось вырваться отсюда и убежать далеко-далеко вместе с Катей…и Рэнджом. Он же ещё оставил Рэнджа. Поступок Жени ничем не отличался от поступка предателя, так ведь? Но он не хотел бросать Рэнджа. Просто…

…просто…

…он бросил его.

Иногда Женя, просыпаясь в палате один, с трудом, но доползал до той самой двери, куда его ни разу не отводили и за которой должна быть Катя. Он полз к этой двери, пропахивая лицом пол, губы его собирали грязь. Наполовину перебинтованный, с тянущейся позади капельницей, длинный скелет полз по полу и жалобно стонал, то ли рыдая, то ли захлёбываясь. В этой картине не было ничего красивого – только ужас, страх и боль, которая не отступала ни на секунду.

Женя жил в кошмаре тринадцать дней, моля Бога о том, чтобы он избавил его от страданий.

* * *

16 июля Женя услышал чирикание птичек.

Он проснулся именно от него и сразу заметил, что мир вокруг кардинально изменился. Во-первых, его не пытались сжечь лампы. Они почему-то был выключены, но в палате всё равно хватало света. Приятного, солнечного света. Женя поднял голову – на это он уже был способен – и впервые осмотрелся вокруг трезвыми, незатуманенными глазами. Может, его наконец-то избавили от каких-то препаратов, а потому всё окружение казалось новым, совсем незнакомым.