Слишком живые звёзды 2

Оказывается, всё это время за кроватью, на которой лежал Женя, было окно. Сквозь него в палату проникали нежные тёплые лучи, освещая её как заваленный хламом чердак в загородном доме. И там было небо. Господи, небо! Чистое, голубое, без единого облачка! Женя приподнялся на локте и завороженно посмотрел на голубую синеву, что простиралась в далёкую даль прямо за окном. Оно было слегка приоткрыто – совсем чуть-чуть, – но этого хватило, чтобы Женя почувствовал подкрадывающийся свежий воздух. Полной грудью он вдохнул его. Выдохнул. Снова вдохнул – на этот раз медленнее, наслаждаясь тем, как свежесть заполняет его целиком – и спокойно выдохнул. Снаружи были видны верхушки деревьев – яркие, зелёные, пестрящие летним настроением.

И чирикали птички. Наверное, именно от этого у Жени на лице расплылась пусть и глупая, но невероятно искренняя улыбка. В окружении бинтов и под уставшими глазами она прямо-таки сияла теплом.

А потом он вспомнил про Катю. И про Рэнджа. Он вспомнил всё, вплоть до прохождения по салону автобуса с красновласым проводником: подсвеченные молнией глаза, его медальон, который Катя подарила и выкинула в тот же день; её медальон, который блеснул в руке чужого человека, одного из тех, чьи волосы горели пламенем. Вот так, получается. Они укрепили свою связь с помощью медальонов, а потом сами же оборвали ей на передних сидениях внедорожника, крича друг на друга и избивая…друг друга.

Любовь?

Безумно странная любовь.

Женя оглядел свою комнату, впервые видя её с трезвым рассудком. Из мебели в ней были лишь кровать и тумбочка, стоящая в самом углу. Рядом с ней находилась дверь, ведущая в небольшую комнатку, называемую туалетом. Что там происходило, Женя помнил плохо. Только сейчас, этим утром, его голову перестал застилать туман.

Была и другая дверь, к которой Женя полз каждый раз, когда ему удавалось сбросить себя с кровати. За этой дверью, такой же белой как и стены, должна быть Катя. Женя чувствовал её, ощущал её, пусть и не до конца это понимал. В палату входили именно через эту дверь, именно через неё появлялись карие и тёмно-зелёные глаза. А его туда не пускали. Будто он не заслуживал того, чтобы увидеться с Катей.

Женя аккуратно перевернулся, упёрся руками в матрас и медленно их разогнул, поднявшись не несколько десятков сантиметров. Боль, слава Богу, отступала. Она до сих пор клубилась в мышцах, костях, в каждой клетке тела, но уже не так сильно, как в первые дни. Тогда Жене казалось, что его пытал сам Сатана.

Аккуратно, с несвойственной подросткам медлительностью Женя опустил ноги на пол, и только когда бинт коснулся линолеума, он понял, что не сможет подняться, даже если приложит все силы. На одной ноге он, конечно, допрыгает до двери, он, наверное, допрыгает на неё и до Эвереста, если Катя будет там. Но Женя сомневался, что сможет не то что удержаться на одной ноге, а вообще встать. Снова падение, пусть и под чирикание птичек.

– Ладно, – он вцепился в матрас, глубоко вдохнул, разжал пальцы. – Я смогу. Тут всего пара шагов.

Женя взялся за изголовье кровати, уже собрался подняться, как увидел прислонённые к стене костыли. Тёмно-бордовые, покрытые лаком, будто только-только их забрали из магазина. Они стояли так близко, что до них запросто можно было дотянуться рукой, если прислониться к изголовью кровати грудной клеткой. А сверху на одном из них лежал маленький листочек, на котором что-то было написано. Солнечные лучи падали прямо на размашистые буквы.

Женя подтянул себя к изголовью, только сейчас заметив, что руки его освобождены от трубок, катетеров, а рядом нет капельницы. Он полностью вытянулся на кровати и дотянулся до костылей, но сначала взял записку. Поднёс её к глазам. Прочитал:

«Это тебе, крепыш. Чтоб ты опять не полз к двери».

Женя слегка улыбнулся. Он отложил записку в сторону, дотянулся до костылей, по одному притянул их к кровати и, сунув каждый подмышку, начал подниматься. Несколько раз он плюхался обратно на кровать, но потом, через пару минут, с горем пополам смог встать и удержать равновесие.

– Вот так. Я снова хожу.

Он направился к двери, к которой полз бессчётное количество раз. Вокруг было так тихо, что звук соприкосновения костылей с полом казался слишком уж громким. Медленно, но верно палату пересекал высокий парень, и силуэт его чётко очерчивали проникающие через окно мягкие солнечные лучи. Женя давно их не видел, очень давно. Наверное, именно поэтому настроение слегка приподнялось, хотя ничего ещё не произошло – просто солнышко показалось над Петербургом.

Над пустым, мёртвым Петербургом.

Женя достиг двери, прижал один костыль к себе, опёрся на другой, схватился за ручку и опустил вниз. Дверь покорно открылась.

И там пол устилал такой же приятный солнечный свет.